History, Archeology and Ethnography of the Caucasus

Введение

Молокане, высланные из центральных губерний России в XIX в. в Закавказье, составляют количественно незначительное, но видимое меньшинство в современной моноэтничной Армении. Согласно статистическим данным, в 1886 г. в пределах современной Армении было 7,5 тысяч молокан [1, с. 8]. В переписи 2011 г. насчитывается 11 911 русских, из них 2 755 – это молокане.

Духовное христианство молоканство, вероятно, возникло во второй половине XVIII в. в Тамбовской губернии. Как и другие «сектанты» (духоборцы, субботники), молокане оказались на Кавказе после того, как при Николае I были отнесены к «особо вредным сектам» и их рекомендовали высылать из центральных губерний России, преследуя две цели – изолировать от православного населения и заселить новые окраины. Часть из них была отправлена туда насильно, некоторые позднее присоединялись к единоверцам добровольно. Николас Брейфогл относит молокан, вместе с духоборцами и субботниками, к невольным колонизаторам новых территорий, ставя их высылку на Кавказ в один ряд с общеевропейскими процессами колонизации [2, с. 5–6].

Высланные религиозные диссиденты оказались в двойственном положении в Закавказье. С одной стороны, они находились в услужении Империи, в частности, были носителями политики русификации и неофициальными агентами полиции. С другой стороны, считались еретиками и врагами российской государственности. При этом духовные христиане никогда не занимали официальных постов и не следовали бездумно государственному диктату, а, скорее, старались извлечь выгоду из вынужденного сотрудничества с властью [2, с. 131]. Например, они не брали в руки оружие, но оказывали значительную помощь в военных операциях Российской империи в Закавказье, в частности, строили больницы, доставляли продовольствие и другое снабжение, размещали войска в своих деревнях [2, с. 136–141].

В литературе молокане, как и последователи других старых религиозных «сект», описываются как жесткие ревнители благочестия. Исследователи отдавали предпочтение описанию религиозных обычаев, текстов, власти лидеров общины, истории их появления [1; 2; 3]. До сих пор влияние Библии, религиозных виртуозов и высказываний единоверцев на повседневную жизнь молокан невозможно недооценить. Эсхатологические ожидания и сегодня находятся в центре идеологии и упоминаются на каждом собрании. Мне хотелось бы сосредоточиться не на догматических особенностях, а на столкновениях молокан, до сих пор опирающихся на библейский авторитет, с вызовами светского государства. Миграция, глобализация и цифровизация, несомненно, отразились на жизни общины. Компьютер и смартфон вошли в жизнь большинства последователей духовного христианства, а кофе и лаваш стали частью ежедневного рациона. Как молокане приспосабливаются к меняющимся обстоятельствам, какие видят плюсы и минусы в своей во многом маргинальной позиции? Что удерживает их от «ухода в мир»?

Конечно, я провожу границы между светским и религиозным условно, опираясь, прежде всего, на понятия самих верующих, предпочитающих следовать традиционной и во многом устаревшей дихотомии. Для представленного сообщества отделение от светского вовсе не переносит их автоматически к сакральному, но соотносит их с трудным путем следования божественной воле, а также с опытом сопротивления в дореволюционное и советское время, когда многие из их практик были вызовом сложившемуся православному или атеистическому порядку. Перестать поддерживать обычаи предков, вступить в брак с иноверцем означает для них «уход в мир» или отхождение от бога.

Как и другие религиозные сообщества, многие годы испытывавшие преследования со стороны государства (староверы, духоборцы, субботники) и бежавшие от контроля на окраины или в зарубежье, молокане настороженны в отношении светских властей. Каждая из групп по-своему взаимодействует со светскими институтами. В Закавказье количество религиозных диссидентов, приехавших туда в первой половине XIX века, сильно сократилось за последние десятилетия. Миграция в Россию, Израиль, США и другие страны стала общим местом. Молокане Армении, пожалуй, единственная живая группа с активной молодежью, которая продолжает веру отцов, не воспринимая ее только как наследие предков. Последнее во многом характеризует ситуацию с молоканами, духоборцами и субботниками в Азербайджане и Грузии, где их осталось очень мало, и они не образуют влиятельной религиозной общины. Тем интереснее рассмотреть пример, где этноконфессиональное меньшинство пока еще сохраняет свое обособление от русских. В то же время именно они являются эталонными русскими для многих жителей Армении, совсем не считаясь таковыми на родине.

Особенности вероучения духовных христиан молокан

Духовные христиане не признают поклонение иконам, мощам и крестам, церковную иерархию, таинства и роскошь. Библия служит главным источником авторитета, и никакая организация или пророк не могут конкурировать с ее влиянием [4, с. 48]. Любая религиозная дискуссия отталкивается от толкования Священного Писания, которое они трактуют иносказательно. Последователи одного из направлений молоканства — прыгунов («духовные», как они называют себя в Армении) – дополнительно используют книгу «Дух и жизнь»1 и с особым почтением относятся к Максиму Гавриловичу Рудометкину, одному из молоканских пророков XIX в. За свою историю молоканство не раз делилось на толки, на сегодня сохранились два самых крупных – постоянные и прыгуны. Постоянные молокане, как правило, используют на своих собраниях только Библию, отмечают основные православные праздники и среди них нет пророков.

Прыгунское течение выделилось в середине XIX века в Армении. В начале XX в. после пророчества о необходимости миграции многие из них уехали в США2 в поисках лучшей доли. Они получили такое название за «хождение в духе», экстатичное служение, прыжки и притопывание во время службы. Прыгуны опираются главным образом на Ветхий Завет, отмечают всего пять праздников по еврейскому календарю – Пасху, Пятидесятницу, Память труб, Судный день и Кущи. Прыгуны-максимисты, считающие М.Г. Рудометкина воплощением Святого Духа на земле, признаются самыми строгими блюстителями религиозных обычаев и догм. При этом, в процессе полевой работы среди молокан Армении мне не удалось наблюдать строгого деления на прыгунов и максимистов: большинство просто не задумывается над вопросами теологии. Обычно они не могут ни себя, ни своих соседей-знакомых отнести к прыгунам или максимистам, хотя довольно четко делят прыгунов и постоянных. Маркирование происходит не в эссенциалистских терминах, а на уровне практик – в какое собрание ходит человек, получает ли он пенсию, отмечает ли день рождения и т.п. Самые строгие приверженцы отказываются от государственных выплат и не отмечают светские праздники. Исследователь русских иудействующих Александр Львов напоминает, что ранние иконоборческие движения долгое время не имели названий, и лишь в начале XIX в. из разнородной массы религиозных диссидентов стали выделять такие группы, как молокане, духоборцы, субботники [4, с. 21]. В данной среде интерпретировать тексты Священного Писания дозволяется любому верующему, «правильность» толкований удостоверяется не мнением образованной элиты, заинтересованной в формировании конфессиональных границ, а согласием рядовых членов сообщества признать толкование соответствующему тексту «закона» и следовать ему на практике» [4, с. 48–49].

Сегодня определение той или иной общины в первую очередь внешняя характеристика, основанная на строгости соблюдения практик. Исследовательница армянских молокан И.В. Долженко отмечает, что существовавшие в прошлом идеологические отличия между прыгунами и максимистами исчезли, и сейчас можно говорить о едином течении – прыгунстве [5, с. 88]. Когда я спрашивала наиболее сведущих молокан о максимистах, то после раздумья они не раз мне отвечали, что, по сути, все прыгуны – максимисты, потому что используют в богослужении книгу «Дух и жизнь», хотя и по-разному к ней относятся. От рядовых членов общины обычно никакого ответа получить не удавалось, один раз мне объяснили, что «максимисты – самые духовные молокане» (муж., ок. 55 лет).

Хотя в разные годы молокане пробовали создавать объединяющие институции3, разрабатывали единые богослужебные обряды – эти попытки увенчивались небольшим успехом. Каждая община устанавливает собственные правила и порядок службы, по-своему позволяет интерпретировать библейские тексты и, исходя из этого, следовать разным практикам питания, брачным, профессиональным и гражданским нормам. Опять же отсутствие контактов между сообществами, проживающими в разных странах, привело к значительным расхождениям в ритуальном и бытовом поведении, поэтому говорить о каком-то едином молоканстве не приходится. Например, молоканам в Армении мало что известно о грузинских единоверцах (и тем более об азербайджанских). Я описываю практики, с которыми сталкивалась среди молокан Армении, и этот материал не всегда можно экстраполировать на их общины в других регионах, в частности, в Азербайджане, Грузии, России, США4, куда молокане попадали в другие исторические периоды и в иной культурный контекст.

Особенности полевой работы

В основе статьи лежат материалы автора, собранные в ходе полевой работы среди молокан Армении в 2018–2019 годах, главным образом среди общин прыгунов. Выбор именно их сообществ связан с тем, что почти все постоянные молокане либо эмигрировали, либо «ушли в мир», либо перешли в прыгунские собрания или баптизм. Так, например, в Ереване осталось только одно небольшое собрание постоянных и пять общин прыгунов. Первоначально я планировала работать в молоканских селах Фиолетово и Лермонтово5, однако посетив собрание в Ереване, решила сосредоточиться на исследовании городского сообщества. Оказалось, что сельские собрания хотя и оживленные6, но значительная часть религиозной жизни сосредоточена в столице. Отсутствие рабочих мест, тяжелые условия сельскохозяйственного труда и низкие цены на сбыт выращенной продукции приводят к тому, что сельчане переезжают в город на временные заработки или насовсем7. Среди моих собеседников уже есть не одно поколение тех, кто был рожден в городе, но есть и те, кто до сих пор проживает в селе, а в городе работает сезонами. Контакты между городом и селом очень тесные, у многих столичных жителей есть близкие родственники в Фиолетово и Лермонтово. Например, ереванцы приезжают туда в гости,
за черемшей или на обряды перехода, привозят оттуда и распределяют в собраниях мясо правильно забитых животных или свежие овощи. Городские лучше владеют армянским языком, потому что хотя бы частично обучаются в школе на армянском. Сельские могут понимать армянский, но предпочитают говорить, как правило, на русском. Горожане больше ориентированы на получение образования и освоение профессий, чаще хотят получить среднее специальное или даже высшее образование.

Никакой публичной информации с адресами молитвенных домов мне найти не удалось, все эти сведения – устное знание, передающееся в кругу своих. Однако нельзя сказать, что молокане прячутся или скрывают что-то от чужаков, скорее, каждая община – это расширенная семья, где все знают друг друга и не готовы впускать любого прохожего в свой «дом». Меня не выгоняли из собраний, хотя мое присутствие и вызывало подчас пересуды и недоумение у верующих. В новом собрании мне требовалось представиться и просить разрешения присутствовать у пресвитера. Мне позволяли остаться, но всегда просили не делать фото-, видео- и аудиозаписи. В итоге, за все время моей полевой работы я смогла записать несколько интервью, все остальное – это заметки в полевом дневнике. Большая часть наблюдений проводилась в молитвенных собраниях молокан, также я была несколько раз в домах молокан Еревана, сел. Фиолетово и сел. Лермонтово. Я присутствовала как на самом богослужении, так и на праздниках, которые несколько раз выпадали на мой приезд; консультировалась со старцами в вопросах теологии и узнавала их мнение по поводу текущих событий; принимала участие в бытовых разговорах на «женской половине» до или после собрания.

Молоканское собрание

Посещение собраний вовсе не удел пожилых людей, на них регулярно приходят представители разных возрастных групп. Обычно мужчин и женщин примерно поровну, если перевес и бывает, то чаще в сторону мужчин – именно они ответственны за молитву. Наиболее значимы в общине слова пресвитера и старцев, они же ходят на все собрания, публично реагируют на текущие политические и экономические события. По сути, именно они влияют на повседневное поведение и общественную позицию молокан. Во время бесед обсуждаются библейские тексты, они комментируются в том числе с учетом сегодняшнего дня. В ходе обсуждения возможна полярность мнений, дискуссии и просьбы к старцам объяснить непонятное место в Священном Писании.

В собрании все обращаются друг к другу «братья и сестры», приветствуют поцелуями в щеку. И.В. Долженко указывает, что еще в XIX в. все члены религиозной группы были связаны между собой семейно-брачными и ритуальными отношениями, закрепленными вероучением [1, с. 13]. Как сказала мне одна информантка: «хоть какой, но свой» (жен., 55 лет), поясняя, что только в кругу единоверцев возможно взаимопонимание и душевный комфорт. Главным для них является даже не этнический ресурс, а религиозный. Армянский исследователь Сурен Золян отмечает, что «члены общины идентифицировали себя скорее с единоверцами, чем с соотечественниками» [13]. В случае беды или другого важного события община оказывается первой, кто делит радости и печали. Когда требуется молитвенная помощь, нуждающийся «выходит на круг» и обращается ко всем присутствующим помолиться о нем или о близком, могут звонить также и в другие собрания с просьбой «войти в помощь».

За время полевой работы в Ереване я посещала три разных собрания прыгунов и одно постоянных молокан, но большую часть времени провела в одном собрании, которое условно можно отнести к умеренным прыгунам. Контакты между общинами очень тесные, верующие посещают собрания друг друга, приглашают на праздники и другие коллективные события, однако в каждом собрании есть свои богослужебные или ритуальные особенности. Например, в одной общине много пророков и часто практикуются индивидуальные пророчества, в других – пророков нет совсем; где-то большое значение имеет проповедь, а в каких-то собраниях она хоть и есть, но довольно формальна. Опять же, тот или иной порядок в сообществе не является статичным, со сменой пресвитера, старцев и пророков меняется и контроль за коллективным поведением, и экстатичность богослужения. И в наши дни продолжают формироваться общины, а от существующих крупных собраний откалываются небольшие группы верующих, собирающиеся на дому. Молоканство не является ни гомогенным, ни статичным явлением, это собирательное понятие, которое могут использовать разные сторонники течения, как идентифицирующие себя с группой, так и одиночки.

Противник «группового» подхода к этническим, конфессиональным или профессиональным сообществам, Роджерс Брубейкер, говорит о том, что понимание групп как сущностей и акторов ограничивает видение социальной реальности, поскольку любая «групповость» – переменная, а не константа». В разные периоды ощущение группового единства может усиливаться и ослабляться, и только в редкие моменты кризиса – отражать настроения большинства [14, с. 18]. Также и в среде русскоязычных молокан наибольшая солидарность возникает при столкновении с «чужим», когда внутренние различия становятся не так значимы. Например, один из постоянных молокан говорил мне о том, что он тоже не выходит на работу в дни прыгунских праздников, потому что не хочет объяснять своим работодателям-армянам вероучительные отличия и рассказывать о несовпадении праздников прыгунов и постоянных, предпочитая относить себя к молоканам вообще, а не к конкретной общине.

Молокане и государство

Несмотря на то, что течение духовных христиан выросло в оппозиции доминирующей религии, они редко вступали в открытую конфронтацию с государством. Армянские молокане не являются, да и в советское время не были ­религиозным подпольем, не призывают уходить из греховного мира, ­находящегося под властью Антихриста, полностью разорвав с ним связи. Они признают, что светский мир находится рядом с ними и с ним приходится соприкасаться, но принадлежность к своему кругу позволяет удержаться от ­многих его соблазнов. Поэтому считается, что браки, заключенные с немолоканами, уводят не только от сообщества, но и от бога. Сегодня они достаточно легко поддерживают свою религиозность в обществе, где большинство соотносит себя с национальной религией – Армянской апостольской церковью, при этом разделяют разный набор вернакулярных верований и практик [15, с. 330].

Не вступая в конкурентные отношения с доминирующей религией и занимая нишу этнического меньшинства, они спокойно принимаются в обществе. Молоканские домработницы и специалисты по отделке квартир высоко ценятся и считаются надежными и ответственными работниками. Поиск места, как правило, осуществляется через сети родственников и друзей, поскольку официальное трудоустройство в Армении нередко требует посредничества или финансовых затрат. Многие из моих собеседников работают без оформления и ощущают шаткость своего положения. Однако такое положение характерно в целом для армянского общества и не ограничивается какой-либо этнической группой. В данном случае молокане, как и многие армяне, прибегают к неформальным практикам.

Татьяна Никольская выделяет несколько вариантов позиций протестантов в советское время: патриотическая, оппозиционная, пацифистская и космополитическая [16, с. 93–94]. Для молокан, которые также относились к религиозным меньшинствам и во многих положениях сходились с протестантами, характерна в большей степени последняя. Однако даже не демонстрируя заинтересованность в политической жизни страны, считая себя гражданами «небесной отчизны», они не всегда готовы ее покинуть, объясняя свое желание остаться силой привычки, пророчествами старцев или близостью к горе Арарат.

Духовные христиане-молокане политически нейтральны, что выражается в избегании государственных структур, но при этом не в сопротивлении им. Они законопослушны, платят налоги. При этом большинство из них не ходит на выборы, не участвует в митингах, не посещает публичные мероприятия и праздники. Позиция молокан схожа с поведением многих религиозных групп, подвергавшихся гонениям как в имперской России, так и в советский период. Стремление сохранить себя с минимальными потерями близко политике вненаходимости, о которой писал Алексей Юрчак, говоря об иронической нево­влеченности позднесоветских митьков и большинства советских граждан [17, с. 474–475]. Разумеется, духовные христиане во многом отличны как от столичных интеллигентов, так и от условий, в которых они существуют. Более того, они высоко ценят свою свободу в независимой Армении и отмечают, что сейчас никаких преследований в их адрес нет, однако считают, что такое положение временно и в любой момент можно ожидать новую волну гонений.

Апокалиптические настроения, советский опыт притеснений и скепсис в отношении политических лидеров и демократических перемен, характерный для постсоветских стран в целом, приводят к тому, что молокане дистанцируются от любого присутствия в государственной политике и провозглашенных целей. Так, они вынуждены участвовать в военном конфликте между Арменией и Азербайджаном осенью 2020 г., но не принимают милитаристскую и ­национальную ­риторику. Стремление не получать «даров» государства в виде социальных выплат, связано, по-видимому, с нежеланием быть должным ему. Отказываясь играть по правилам «противника», они не протестуют, а стараются нейтрализовать его влияние на частную и религиозную жизнь. В то же время групповость в отношении многих политических вопросов консолидируется в устах пресвитера и старцев, перечить которым, особенно во время собрания, не принято. В то же время в личных беседах многие молокане высказывали куда большую заинтересованность в текущих делах государств Армении и России и даже говорили о переменах, которые могут привести к экономическому благополучию.

Религиозная группа молокан в Армении официально не зарегистрирована8, такая стратегия является во многом наследием советского прошлого, когда регистрация вела к обязательствам «действовать в рамках действующего законодательства», вмешательству и контролю со стороны органов власти. Некоторые религиозные группы уходили в подполье, не имея возможности или желания зарегистрировать свою деятельность [18, с. 126–128]. Молокане нередко рассказывают о попытках вмешательства чиновников в жизнь общины в советское время, о вербовке агентов среди верующих. При этом признается, что в суровых условиях сообщество было сплоченнее, чем в наше время, когда никаких преследований нет. Молоканские «пророки» в советское время были сильнее, видели человека насквозь, а то, что они говорили во время молений, всегда сбывалось через 2-3 дня (муж., 24 года).

Обсуждая политику, молокане, как правило, ссылаются на общепринятое мнение – «да что от нас зависит?» или «они уже там выбрали» и характеризуют себя как пассивных субъектов, лишенных политической воли. Такая позиция неуникальна для постсоветского общества. Свою агентность они реализуют в просьбах богу, чтобы волнения в стране никак их не коснулись. Впрочем, любая власть и амбиции кажутся им иллюзорными и сиюминутными, а попытки религиозных лидеров участвовать в публичной политике лицемерными и уводящими от бога: «Быть у власти – все равно быть во греху, там неправда, фальшь, что-то… почему есть пословица, говорят, кто у власти, тот у сласти. Все равно жрет неправильные хлеба» (муж., ок. 55 лет). Один из старцев сам заговорил со мной на эту тему (вероятно, обращаясь ко мне как к представителю православия), выразив отношение следующим образом: «Представьте, Христос пошел бы в сенаторы!». Старцы относят ее не только к себе – «духовной элите» молоканства, но и к рядовым верующим. Отношение к руководству страны как к неизбежному злу совмещается с представлением о том, что любая власть от бога, поэтому не их дело лезть в политику. Конечно, фаталистические настроения подкрепляются частой сменой власти в Армении, экономическими проблемами после распада СССР и обретения независимости. Определенная привычка к переменам, а также апелляции к многострадальной истории изгнанничества и неприкаянности есть и в словах молодого молоканина, родившегося ­
в Армении: «Если Бог так устроил, то он знает для чего это. Мы подчиняемся власти» (муж., 26 лет).

Принимая существующий порядок и считая его несовершенным, в том числе и осуждая коррупцию, последователи не отказываются от официальной медицины, светского образования, официального трудоустройства. В случае необходимости они обращаются за медицинской помощью. Разумеется, молитва (особенно коллективная) имеет куда более значимый целительный эффект, но не отменяет проведение операции. Так, перед родами или хирургической процедурой, верующие часто выходят на круг и просят помолиться о благополучном исходе. Считается, что именно совместная просьба и слова пророка оказываются решающими.

К получению образования относятся двойственно: с одной стороны, оно может уводить от бога, а с другой стороны, желательно, но финансово затратно, большие семьи редко могут позволить себе обучать детей в университетах. В молоканских селах позиции учителей, ветврачей и медработников занимают армяне, которые нередко ездят на работу из ближайших городов, молокане не всегда даже заканчивают среднюю школу. Нужно сказать, что многие из молокан, которые переселяются в Россию, ориентированы уже на совсем другую идеологию: оставаясь внутри общины, они заканчивают университеты и заняты высококвалифицированным трудом.

Работа на государственных позициях осуждается, но таких случаев очень мало. Один из молокан после Бархатной революции вошел в парламент как представитель национального меньшинства9, что вызвало неоднозначную реакцию в сообществе и пассивное неприятие старцев. Житель сел. Лермонтово рассказывал о своей службе в милиции в советское время и о риске «уйти в мир», но дядя помог ему одуматься («тебя Бог накажет, ты оттуда уйди!»), вернуться в родное село и жениться на молоканке. Интересно, что родителям он не мог признаться в характере своей занятости, говорил, что работает на стройке. Такая деятельность вдали от дома была для них приемлемее, чем работа в органах (муж., ок. 55 лет).

Запреты как ограждение от светского мира

Молокане, нередко описывая себя, обращаются к перечислению запретов: нельзя разводиться, употреблять в пищу свинину и алкоголь, танцевать и играть на музыкальных инструментах, праздновать день рождения, смотреть телевизор, фотографироваться и многое другое. С.Е. Никитина указывает, что для подобных конфессиональных сообществ характерно обостренное самосознание, запреты же являются способом не только сохранения культуры, но и средством самоидентификации [19, с. 191]. Такой язык самописания подкрепляется и приезжими журналистами, как из России, так и из Армении, которые ищут в молоканских селах «заповедник русской культуры», аутентичность, и даже «Русь изначальную»10.

Экзотизация иноэтничного сообщества, чрезмерное акцентирование закрытости границ11 представителями СМИ и соседями, в общем, разделяется, и молоканами, отмечающими, что им такое положение идет на пользу, в частности, помогает сохранять религиозные обычаи. Запреты на фотографирование, аудио- и видеосъемку объясняются желанием уберечься от опасностей глобального светского мира с его публичностью и ошибочными ценностями. Как не раз мне говорили старцы: «чем меньше про нас знают – тем лучше». Пока Лыковых не нашли, они жили хорошо, а когда их обнаружили, праведный образ жизни был нарушен (муж., ок. 40 лет). Страх того, что «мир» уведет молокан от бога совмещается с опасением неправильной репрезентации. Старейшины крайне болезненно воспринимают рассказы о том, что где-то молокане употребляют свинину или разводятся, подчеркивая, что это никакие не молокане и называться так не имеют права. Все равно про армянских молокан снято довольно много документальных фильмов и репортажей. Один из собеседников рассказывал, что длительное время подвергался осуждению общины за согласие сняться в одном из фильмов, но, разумеется, ни о каком изгнании из сообщества речь не идет.

Жители молоканских сел сегодня чаще открываются внешнему миру, больше выезжают в города и даже другие страны в поисках работы и лучшей жизни. Одна из семей в сел. Фиолетово уже несколько лет принимает туристов, но идя на такой непривычный шаг, она заботится о своей репутации в селе и следит за соблюдением религиозных устоев. В частности, они всячески подчеркивают, что не работают по воскресеньям, у них в доме нет ни запретной еды и напитков (в первую очередь свинины и алкоголя), ни танцев с песнями, только общение и чаепитие из самовара.

Четкое соблюдение предписаний в наибольшей степени характерна для пожилого возраста, молодежи разрешаются послабления, которые с каждым годом затрагивают все больше разных сфер. Как правило, после заключения брака ожидается большая строгость в исполнении обычаев, а если мужчина отпустил бороду, то он накладывает на себя ряд обязательств, в том числе запрет ее сбривать: «если бороду отпустил, значит, должен, ну, как бы… мирские дела, говорим, все оставить – не выпивать, не курить, еще что-то такое. Вот должен все исполнять заповеди» (муж., ок. 70 лет). Как видно на собраниях, многие мужчины даже после 40 лет гладко выбриты, их регулярно спрашивают о том, когда же они отпустят бороду, но принуждения со стороны старцев нет.

Заключение

Молокане в Армении представляют собой неоднородные общины с разными бытовыми и религиозными взглядами, но с внешней точки зрения они составляют этнорелигиозное меньшинство [21, с. 297-397] и не претендуют на властные или другие доминирующие позиции, принимая свое место во вторых рядах. Не все и не всегда соглашаются с таким положением вещей, но протестные голоса в сообществе слышны редко. Недовольство образованных молокан, вынужденных заниматься неквалифицированным трудом, совмещается с желанием отдельных семей ограничить детей от вреда знаний. Молоканское сообщество многослойно и неоднородно, мнение горожан не всегда совпадает с позицией сельчан, а пожилые молокане намного более консервативны, чем молодежь.

Не для всех моих собеседников принадлежность к религиозному сообществу является доминирующей, они нередко больше опираются на круг семьи и друзей. В то же время, разговаривая с исследователем-чужаком, они в большей степени подчеркивали свою отнесенность к группе [14]. Так происходит и во многих контактах с армянами, которые по определенным признакам – бороде, платкам, длинным платьям, светлым волосам и голубым глазам – ­наделяют их определенными чертами, свойственными каждому из них в разной степени.

Недоверие любой светской власти и стремление молокан держаться от нее особняком объясняются не только догматическими особенностями, но и широкой распространенностью неформальных экономических практик, отсутствием твердых социальных гарантий в стране. При этом они видят и определенные плюсы от такого соседства, которые, несмотря на тяжелое экономическое положение, многих удерживают на месте. Среди них: отсутствие давления за убеждения и обвинений в сектантстве, возможность исповедовать обычаи, в том числе заключать ранние браки и иметь выходные в религиозные праздники.