История, археология и этнография Кавказа

На памятниках Северного Кавказа для постгуннского времени (т.н. шиповский горизонт, середина V – середина VI вв.) выявлен ряд показательных элементов конского снаряжения, таких как некоторые формы псалиев, пряжки, ременные аппликации, накладки на седла из металлических пластин [1, 2]. В данной работе будут приведены их параллели, лучше всего представленные на окраинах евразийской степи у оседлого населения, и будет предпринята попытка интерпретации их распространения.

Псалии с лопастью и рифленой шейкой

Псалии с загнутыми верхними концами, украшенными поперечным рифлением или его имитацией на шейке, заканчивающимися полиэдрическими шишечками, реже зоомрфными изображениями и широкой лопастью на другом конце (рис. 1) типичны для памятников Северного Кавказа «шиповского» горизонта [1, р. 529–536; 2, с. 95, 98]. Их возможными прототипами являются похожие псалии гуннского времени [последняя треть IV – середина V в.), вроде найденных в «княжеском» погребениии Унтерзибенбрунн (Untersiebenbrunn) на территории Нижней Австрии [3, Abb. 124, 3; фото: 4, рис. 4, 1,6]. Эти псалии входят в состав «понтийской» узды [по терминологии И.Р. Ахмедова: 5, с. 244–248; 6, с. 160].

На Северном Кавказе (рис. 6) интересующие нас псалии найдены в некрополях Дюрсо, конское погребение 4 [7, Рис. 3, 16], Лермонтовская Скала-2, погребение 10 [8, рис. 4, 5], Мокрая Балка, погребение 119 [9, рис. 137, 6], а также в Кумбулте и на территории Кабардино-Балкарии (контекст неизвестен) [10, рис. 39, 22,23] (рис. 1, 1–5).

За пределами Северного Кавказа (рис. 6) такие псалии встречены в Юго-Западном Крыму, на могильнике Сахарная Головка, погр. 4 (21) [11, рис. 6, 18], в Среднем Поднепровье, в кладе, найденном в Глуховском районе Сумской области, т.е. на территории колочинской раннеславянской культуры [12, рис. 7, 1, 2], на Верхнем Дону, в погр. 1 могильника Ксизово-19, принадлежащего группе памятников типа Чертовицкое-Замятино [13, рис. 201, 17], в Среднем Поволжье, на Новославском могильнике именьковской культуры [14, рис. 3.12] а также далеко на востоке, в Западном Казахстане, на Мангышлаке, в Алынказгане [ограда 158: 15, рис. 13, 11]1 (рис. 1, 6–10). Хронология всех этих памятников укладывается в рамки постгуннского времени.

Отметим и находку гуннского времени из «княжеского» кургана 7 в североосетинском могильнике Брут-1, где псалии не имели шишечек на концах и декора на шейке, но у них на лопастях присутствует декор в виде поперечных линий [21, рис. 29а] (рис. 2, 3). Похожие псалии без шишечек, но с декором на лопастях или на шейке, встречены и в погребении 44 абхазского могильника Шапка-Абгыдзраху [19, табл. XXII, 4] (рис. 2, 1), и из балтского могильника самбийско-натангийской культуры Зохпен (Zohpen)-Суворово, погребение 266 (рис. 2, 2), в Восточной Пруссии, т.е. на территории современной Калининградской области [22, fig. 6, 2]2. Надо упомянуть и псалиии с рифленым декором из могильника рязано-окской культуры Заречье 4, погребение 2 [23, рис. 2, 1], где шейка, в отличие от других подобных предметов, не округлая в сечении, а плоская (рис. 2, 4).

Цельнолитые пряжки

с овальной рамкой и треугольным щитком

Такие пряжки (рис. 3, 1–44), скорее всего от конской сбруи3, хорошо известны на Северном Кавказе. Они имеют позднеримские прототипы, а их дериваты существуют до начала VII в. В гуннское время подобные находки представлены в кладе Сёсдала (Sösdala) в Южной Швеции [4, рис. 1, 11]. Для постгуннского периода показательны находки в могиле Хыныслы с монетой 457–483 гг. (Азербайджан), а также близкой, хотя и не во всем идентичной, находкой в аламаннской могиле Хейлбронн-Бекинген (Heilbronn-Böckingen), конца V в. Поздняя вариация этих пряжек отмечена для 590–620 гг. в погребении 153 аламаннского могильника Сонтхейм (Sontheim) [1, р. 529, 530; 2, с. 98]4.

Для Северного Кавказа назовем находки в Дюрсо, конские погребения 5, 9 и женское погребение 410 [7, рис. 3, 7,8; 24, рис. 8,2]; в Амгате, погребение 1 [25, рис. 9, 10], в Былым-Кудинетово, курган 14 [10, рис. 39, 2], в Лермонтовской Скале-2, погребение 10 [8, рис. 3, 10], в Кугуле, западный склеп 2 [26, рис. 4, 21], в Гижгиде [27, рис. 45, 8], в Тырны-Аузе [28, рис. 2, 2; 29, табл. ХХ, 11], в Чегеме [28, рис. 2,4], Кичмалке [30, рис. 1, 13], в Тызыле [10, рис. 29, 7], в Харачое [31, рис. 161, 1; 164, 15]. Подобные пряжки были найдены в Приубанье (рис. 3, 1–19), однако контекст и точное место находки неизвестны [6, рис. 2, 5–7].

Вне северокавказского региона такие пряжки известны в Абхазии, в некрполе Цибилиума, погр. 314, уже с вещами более позднего геральдического стиля [32, рис. 146, 33], в Юго-Западном Крыму, на могильнике Сахарная Головка, в том же погр. 4 (21), что и упоминавшиеся выше удила [11, рис. 6, 27], в Херсонесе, где известны незаконченные экземпляры, что свидетельствует о производстве здесь подобных пряжек [33, рис. 38, 19], в Керчи [33, рис. 38, 16; 34, N° 122.1], а также в Среднем Поднепровье, в составе Глуховского клада [о нём см. выше, 12, рис. 7, 1, 2] и в Киеве (случайная находка) [35, с. 34, рис. 47, 2], в «вождеском» погребении 110, могильника рязано-окской культуры Борок-2 [36, рис. 4,1–3], в разрушенном погребении другого окского могильника, Ундрих [37, рис. 9, 3], а также в уже упоминавшемся окском погребении 55 могильника Заречье 4 [23, рис. 2, 14, 15], в Подболотьевском могильнике, погребение 185 [29, табл. XII, 6], и в Среднем Поволжье, на Островном I селище Щербеть, именьковской культуры [38, табл. 19,8], на Южном Урале, в Бирском могильнике погребение 138 (?), 156 [10, рис. 33, 5, 11, 14; 35, 16, 17] и, наконец, в низовьях Сыр-Дарьи, на памятниках джеты-асарской культуры Косасар-3, погребение 11 [39, рис. 20, 7], Алтынасар-4, курганы 68, 313, [40, рис. 149, 15, 16, 151, 31–33] (рис. 3, 20–44).

Сегментовидные сбруйные накладки

Эти аппликации вытянуто-полукруглой формы, часто украшенные гранатовыми (и стеклянными?) вставками и в ряде случае с декором в виде поперечного рифления на нижнем крае (рис. 3, 45–55), также являются показательными для памятников Северного Кавказа постгуннского времени [2, с. 95]. На Северном Кавказе они найдены в могильниках Лермонтовская Скала-1, погребение 6 [41, рис. 8,5; 42, рис. 2, 1], Лермонтовская Скала -2, погребение 10 [8, рис. 3, 5], Развалка [26, рис. 1, 4]. Надо упомянуть и уже цитированую находку из Прикубанья [6, рис. 2, 1, 2] (рис. 3, 45–49).

В других регионах Восточной Европы такие накладки встречены в Крыму, всё в том же погребении 4 (21) могильника Сахарная Головка [11, рис. 6, 30], а также в Керчи [1, fig. 8, 3; 2, рис. 6, 10] и в уже упоминавшемся погребении 110 окского могильника Борок-II [36, рис. 4, 8–11] (рис. 3, 50–55).

Металлические накладки на седла

Среди хроноиндикаторов постгуннского времени на Северном Кавказе одними из наиболее ярких являются металлические накладки на седла сегментовидной и треугольной формы [2, с. 93–95; 43] (рис. 4, 5, 7). Эта категория предметов специально изучалась И.П. Засецкой и И.Р. Ахмедовым, типологии которых здесь и используются [44, 45, 46]. В северокавказском контексте известно три типа накладок, соотносимых с шиповским горизонтом.

Прежде всего это сегментовидные «высокие» накладки подтреугольной формы с сильно выгнутой боковой стороной типа Засецкая 3-Ахмедов 3 [44, с. 46, Приложение 3, № 10, Рис. 9, 4; 45, с. 144, 145; 46, с. 23] (рис. 4, 1–6). Они встречаются не часто. На Северном Кавказе они найдены в могильниках Лермонтовская Скала-2, погребение 10 [8, рис. 6, 1], где известна целая форма, и, вероятно, Лермонтовская Скала 1, погребение 3 [47, рис. 9, 14], где сохранился лишь фрагмент с характерным декором [46, с. 23]. За пределами Кавказа мне известна лишь одна находка близкой по форме накладки, на Мангышлаке, в Алтынказгане, в ритуальном захоронении на ограде 15 [15, рис. 11, 7; 48, рис. 10, 1].

Сегментовидные «низкие» накладки типа Засецкая 4а,б-Ахмедов 3а-4 [44, Приложение 3, № 11, 12–14, 16; 45, с. 145; 46, с. 23–25] (рис. 4, 7–11) распространены шире. Они найдены на Северном Кавказе в Дюрсо, конские погребения 4, 9, 10 [7, рис. 4, 1,3,4]5, и, вероятно в Мокрой Балке, в уже упоминавшемся в связи с псалиями погребении 119 [9, рис. 137, 7]. Здесь сохранился лишь фрагмент, отнесенный И.Р. Ахмедовым по характеру декора к этому типу [46, с. 23]. Параллели этим накладкам известны в степной зоне, в Шипово, погребение 3 [44, табл. 41, 8] и в Ольвии [44, рис. 10, 11, Приложение 3, № 11], в Среднем Поднепровье, в курганной находке около сел. Бабичи [12, рис. 9, 1], на Урале, в находке в Уфе, на ул. Тукаева (сохранился фрагмент, идентификация И.Р. Ахмедова по декору) [10, рис. 34, 8,9; 46, с. 23] и в Западном Казахстане, в Алтынказгане [15, рис. 11, 6].

Сегментовидные «низкие» вытянутые накладки типа Засецкая 4в-Ахмедов 6 [44, Приложение 3, № 15, 17–19; 45, с. 145; 46, с. 26] (рис. 4, 12–17) на Северном Кавказе найдены в Дюрсо, в конском погребении 5 [7, рис. 4, 3] и в Галайты [43; 49, рис. 2, 1]6. Параллели им известны в Керчи [44, рис. 10, 17, Приложение 3, № 17], а также в Западной и Центральной Европе, в меровингском погребении 1782 Крефельд-Геллеп (Krefeld-Gepllep) [50, fig. 15,4; 51, Kat. V.4.8, Abb. 192–196]7, в Равенне [52, Taf. XXX] и в Шарвиз (Sárvíz) [53, Taf. IX; 54]8. На Северном Кавказе подобные накладки существовали и позже, как показывает, например, находка в одном из курганов Чир-Юрта (Северный Дагестан) с монетой 582–602 гг. [10, рис. 41, 10; 55, рис. 23] (рис. 4, 17). Впрочем, согласно И.Р. Ахмедову, пластина их Чир-Юрта не связана с его группой 6 [46, с. 29].

Треугольные накладки вытянутой формы, типа Засецкая тип 1б–Ахмедов 5 [45, с. 143; 46, с. 25, 26] (рис. 5) известны на Северном Кавказе в Галайты [43, 49, рис. 2, 10, 11]. Их параллели известны в степных находках постгуннского времени, в Ялпуге, на Нижнем Дунае [56] и во Владимирском могильнике, курган 4, погр. 2, в Самарском Поволжье [44, табл. 35, 13], а также в Керчи [46, рис. 3], в Среднем Поволжье, в могильнике Коминтерн, погр. 46, возможно, погр. 42 [57, рис. 30, 8, 36, 4]9, на Южном Урале, в Слончанке I [58, рис. 25, 13, 14], и далее на восток, в Казахстане, в Боровом [59, Taf. 51, 12]. Эти накладки появляются еще в гуннское время, как об этом свидетельствуют находки в Солончанке I, курган 1 (видимо поминальник), поскольку там были найдены типичные для гуннского времени пряжки [58, рис. 23, 1–3] характерные для периодов D2 [380/400–440/450 гг.) и D2/D3 (430/440–460/470 гг.), по хронологии европейского Барбарикума. Ряд других находок, таких как Ялпуг и Владимирский, датируются постгуннским временем, а находки в Коминтерн соответствуют переходу от шиповского горизонта к горизонту геральдических поясов, т.е. скорее всего второй трети VI в. [см. подробнее 56, там же библиография].

* * *

Итак, мы можем констатировать, что у населения Северного Кавказа в постгуннское время, распространяется ряд элементов конского снаряжения – псалии, пряжки, ременные апликации, седельные накладки, которые фиксируются и у оседлых варваров на окраинах кочевой степи (рис. 6, 7). При этом, за исключением седельных накладок эти вещи остутствуют в погребениях степных кочевников шиповского [постгуннского) горизонта [гунны, болгары, угры). Возможно, такая ситуация обьясняется недостаточной изученностью древностей середины V – середины VI вв., поскольку на сегоднящний день в научный оборот введено всего около 25 «кочевнических» памятников постгуннского времени [см. 60, рис. 14 – карта памятников].

Показательно, однако, что похожая ситуация наблюдается и с распространением элементов женского убора того же времени – ряд украшений и элементов костюма фиксируется у оседлых соседей степных кочевников на Северном Кавказе, в Крыму, в Среднем Поднепровье, на Верхнем Дону, в Среднем и Нижнем Поволжье, на Южном Урале и даже в низовьях Сыр-Дарьи, но при этом они крайне редки или полностью отсутствуют у степняков [61]. Как известно, в традиционных обществах предметы женского убора, за исключением некоторых компонентов (бусы), не являются предметом купли-продажи, они могут распространяться либо вместе с их носительницами, либо в результате постепенного влияния моды – последнее обстоятельство, впрочем, предполагает устойчивиые контакты между различными варварскими народами степного пограничья, от Аральского моря до Дуная, что крайне маловероятно для постгуннской эпохи. Распространение женского убора, несомненно, отражает какие-то связи оседлых варваров степного пограничья с кочевниками и, возможно, является свидетельством перемещения (депортации) каких-то групп оседлого населения [61].

Что касается конского снаряжения, зачастую связанного с престижным контекстом археологических находок, то оно, на мой взгляд, скорее является свидетельством распространения некой «воинской» моды, в первую очередь в «вождеской» среде, культурно, а может быть и политически ориентированной на кочевую степь. Последнее обстоятельство и может обьяснить появление рассмотренных здесь вещей прежде всего в пограничье Великого степного пояса. Речь может идти о варварах, находившихся в союзнических (или подчиненно-союзнических) отношениях со степными кочевниками10.

В отдельных случаях для Северного Кавказа такая модель напрямую подтверждается письменными источниками. Как мы видели, ряд ярких находок конского снаряжения присходит из причерноморского некрополя Дюрсо, принадлежность которого готам-тетракситам признается всеми специалистами, по крайней мерее в том, что касается ранней фазы некрополя (середина V – середина VI в.). Как нам известно, благодаря Прокопию Кесарийскому, проживавшие в Восточном Крыму готы-тетракситы в середине V в. (после 429 г.) присоединились к уходившим на восток гуннам и переселились на черноморское побережье Северного Кавказа. Около 547 г. посольство готов-тетракситов появляется в Константинополе с просьбой о назначении им нового епископа. От них Прокопий и получает подробную информацию об этом народе [62, IV. 4, 5]. На подчиненно-союзническое положение готов-тетракситов по отношению к гуннам-утигурам указывает тот факт, что в ходе последующей войны между утигурами и кутригурами готы должны были выставить в помощь утигурам войско в 2000 бойцов [62, IV. 18].

Для интересующего нас времени можно напомнить и факт подчинения германцев-ангискиров сыновьям Аттилы в эпоху после битвы при Недао в 454 г. [Иордан, § 272] или же совместное нападение гуннов и склавинов на балкано-дунайские провинции Византии в 558–559 гг., хотя в последнем случае у нас нет никакой информации о характере союзнических отношений между этими варварами [Иоанн Малала. 490. 6-12, цит. 64, с. 268; Феофан, I, цит. 65, с. 253] или же, наконец, совместную службу гуннов, антов и склавинов в конном корпусе Мартина и Валериана в 536 г. во время Готской войны в Италии [62, I. 27]. Подобные события, вне всякого сомнения, способствовали распространению единой престижной воинской моды у самых различных варваров на пограничье степи.