История, археология и этнография Кавказа

Первые научные описания деревянных молитвенных крестов-джоров или ­джюоров, джуоров, в прошлом использовавшихся адыгами-шапсугами Черноморского побережья Кавказа, были сделаны исследователями-путешественниками XVI в. и продолжались вплоть до 1930-х годов. В подавляющем числе они описывают джоры, как Т-образные деревянные конструкции около 2 м высотой, стоящие рядом или прислоненные к священным деревьям, которые несли функцию сакральных локусов различных ритуалов, преимущественно связанных с вызыванием дождя [1, c. 31; 2, c. 53; 3, c. 50; 4, c. 477]. Однако, уже в XIX в. в описаниях «джоров» мы встречаем некоторые противоречия. Например, французский путешественник Тебу де Мариньи в начале XIX в. описывает их, как Т-образные, но на его собственных рисунках мы видим кресты византийско-кавказского типа, длинные центральные части которых с острым основанием перекрываются трёхконечным перекрестьем, имеющим овальные расширенные ветви [5, c. 10, рис. 83; 6, с. 59–63].

Как Т-образные кресты джоры описывают и другие исследователи того же периода  – Л. Люлье и Э. Спенсер [1, c. 31; 7, c. 51], а византийско-кавказскими они зафиксированы на рисунках и в описаниях Дж. Белла [4, с. 91–92].

В 1930-е годы, с началом активных этнографических экспедиций в Причерноморскую Шапсугию, появились новые дополнительные свидетельства о крестах-джорах, которые, однако, еще более запутали ситуацию. Исследования, проведенные Л. Лавровым, оставили нам подробные описания форм крестов-джоров и связанных с ними ритуалов, а экспедиции Е. Шиллинга и С. Токарева в 1939 г. удалось найти последние сохранившиеся молитвенные кресты-джоры, которые имели Y-образную форму [8, с.  97–98; 9, с. 94–95].

Исследователи предпочитают видеть в Т-образных крестах устаревшую или редуцированную форму византийско-кавказского креста, либо вовсе не считают поздние кресты христианскими и видят в них древний фетиш [10, c. 106, 407; 11, c. 200, 209; 12, c. 347]. Безусловно, версия о фетише имеет право на существование, поскольку в  древности встречается немало следов Т-образной символики, связанной с идеей мирового древа. Мы не можем подтвердить или опровергнуть такое мнение, поскольку не располагаем достаточной информацией о распространении такой символики на Северо-Западном Кавказе, за исключением крестов, похожих на греческий или юстинианов крест у меотов и зихов в дохристианские времена [10, c. 400; 13, c.  104–106, 186–187]. Тем не менее, такое мнение, помимо явного влияния идеологии атеизма, страдает упущениями [14, c. 111]. Л. Лавров также упоминает, что это последние сохранившиеся джоры, привезённые экспедицией Шиллинга, и четко отличает их от  обычных хозяйственных вил, на которые они похожи по форме. Сам Шиллинг считал, что именно трехконечные кресты были наиболее распространены в черкесской (адыгской) среде [9, c. 94–95; 11, c. 200; 12, c. 347].

Важно также отметить этимологию названия крестов – джоры, имеющую явно грузинские корни. Черкесское (адыгское) слово «джор» происходит от грузинского ჯვარი («джвари») в значении «крест» [15, c. 81]. И в этом смысле мы можем констатировать явную связь термина с источником распространения христианства в лице грузинских проповедников. Однако, это никак не объясняет Y-образную форму самих крестов.

С распространением христианства в VI–X вв. Северо-Западный Кавказ в духовном отношении подчинялся четырем епархиям, епископы которых назначались ­Византией – Фанагории, Метрахе (Таматархе, Тамани), Зихополису и Никопсии. В  то же время Абазгийская епархия, существовала на территории Абхазии и части современного Сочи. Кафедра её находилась в древнем городе Себастополисе (Сухум), а крупным опорным центром считался Питиунт (Пицунда). Этим периодом можно отметить появление первых нательных крестов и христианского обряда погребения на Черноморском побережье Кавказа [13, c. 78].

С периодом X–XII вв., исходя из письменных источников и археологических материалов, принято связывать наиболее широкое распространение христианства на Северо-Западном Кавказе [12, c. 22; 13, c. 65, 114–115, 118]. В это время появляется большинство христианских церквей Черноморского побережья в долине реки Мзымта, в  Лоо (перестроенная из более ранней) и Хосте, у рек Годлик, Нечепсухо, между Пшадой и Новороссийском. Большая их часть не сохранилась [11, c. 115].

В XI в. Северо-Кавказские христианские кафедры разделились и центром Зихийской архиепископии стал Никопсис. Предки черкесов (адыгов), а также аланы, подверглись в эти века влиянию Грузинской Православной Церкви [11, c. 99–100; 13, c.  74–75, 221–222; 14, c. 98; 15, c. 81; 16, c. 109; 17, c. 151]. Возможно, с этим влиянием связано распространение христианских некрополей между реками Шахэ и Псоу [18, c.  27]. По той же логике, с распространением этого влияния в языки местных сообществ проникала грузинская религиозная терминология, точно также, как это произошло с абхазским языком [19, c. 50–51]. Вероятно, в этот период христианские кресты и напоминающие их по форме сакральные объекты, получили устойчивую связку с термином «джор».

В XIII в. Северный Кавказ подвергся монгольскому нашествию. В этот период исчезла объединенная Абазгско-Зихская епархия, и возросла роль новой Зихско-Матрахской, возведенной затем из архиепископии в ранг митрополии [13, c. 81; 15, c. 81].

В XII–XIII вв. на Черноморском побережье к югу от реки Туапсе появляются кочевники, в которых археологи видят либо предков равнинных черкесов (адыгов) – «касогов», либо половцев. Под влиянием монгольского нашествия в степи, культура их распространяется в регионе как минимум до реки Аше, а более всего она представлена между Анапой и Джубгой ещё с XI в. [20, c. 60–62]. Возможно, она встречается и  дальше на восток, но археологи пока слабо изучили регион Сочи. С ними вместе разрозненные культовые практики населения Черноморского побережья Кавказа впервые полностью унифицировались и наиболее сильно подверглись влиянию христианства. Это видно по погребениям, в которых с XIII по XIV в. обряды изменяются на близкие к христианским по форме погребения с захоронением в земле (ингумации) под небольшим курганом [21, c. 198–213].

В 1318 г. упоминается самостоятельный митрополит Зихии с титулом «Зихо-Матархского», но падение Византии под ударами крестоносцев и последующий переход акватории Чёрного моря в руки итальянских купцов (а еще позже османов) привели к  разрыву связей с православной метрополией [11, c. 347].

Свидетельства о духовных лицах и остаточных ритуалах православного христианства встречаются среди черкесов (адыгов) вплоть до XVI–XVII вв., например, в форме священных книг, превратившихся в фетиши, или отдельных реликтах обычаев, сохранившихся до сих пор [13, c. 98–99].

В более ранних работах мною уже высказывалась версия о том, что Y-образная форма крестов-джоров может быть связана с влиянием католицизма, который ­распространяли на Северо-Западном Кавказе, в том числе на Черноморском побережье, миссионеры францисканского ордена из расположенных тут же генуэзских и византийских колоний. Об этом косвенно говорит как сама история распространения францисканцами католицизма на Кавказе, основным символом которых был и  остается по сей день Т-образный крест с его природным «языческим» контекстом, так и наличие Y-образной формы креста у францисканцев в XIV–XV вв., в эпоху наибольшей активности католического миссионерства среди кавказских народов [8, c. 95–100].

В середине XIV в. в Матрахе (Тамани) появилась католическая епархия, получившая название по итальянскому названию города Матрегской и расширившая пределы уже основанной в Крыму Папой Римским Иоанном XXII Каффской епархии в  1320  г. Первым архиепископом Матреги стал францисканец Иоанн, черкес (адыг) по происхождению, который, будучи невольником в Италии, принял католичество и был освящен в сан лично Папой Римским Климентом VI в 1346 (или 1349) г. в Авиньоне. В  то время в Зихии (Черкесии) уже действовал архиепископ и два доминиканских епископа от Каффской епархии, успешно обратившие в католичество зихского князя Верзахта и Керченского (Воспоро) начальника черкеса (адыга) Миллена, которые в свою очередь распространяли католичество среди соседей и подданных. В Кафе и  Копе действовали монастыри и миссионерские школы. Распространению католичества помогал запрет грекам (православным) держать рабов, перешедших в католическую веру. Известно, что рабов этих порой заставляли менять веру насильно [11, c.  31–32; 13, c. 93; 14, c. 177; 15, c. 81; 22, c. 13–15].

В ту же эпоху археологи наблюдают изменение форм двурогих стрел в Абхазии, где также активно действовали католические проповедники, размер которых (увеличение до 2 м.) свидетельствовал о явных изменениях формы в пользу сакрализации функции [8, с. 101–102].

Однако, что касается Т-образных крестов, то здесь версия католического влияния может быть учтена лишь как дополнительная, позволяющая говорить о соотнесенности ее с весьма распространенным сакральным символом на Кавказе.

Дальнейшие изыскания позволили дополнить исследование редкими материалами, которые в настоящей статье впервые вводятся в научный оборот.

Речь идет о фотокарточках из коллекции Музея антропологии и этнографии РАН, сделанных во время этнографической экспедиции Е. Шиллинга и С. Токарева в аул Тхагапш Лазаревского микрорайона города Сочи1 в 1939-м г. [8, с. 29–30, 86–87, 91], публикуемых с разрешения руководства МАЭ РАН, по официальному договору о публикации, заключенному с автором в 2022 г.

На рис. 1, 2 мы видим сложенные друга на друга вертикально Y-образные кресты-джоры, два из которых были отобраны Е. Шиллингом и С. Токаревым для передачи в фонды МАЭ РАН. На рис. 2 рядом с ними стоит мужчина, благодаря которому мы можем оценить высоту этих артефактов, равную среднему мужскому росту. Благодаря описаниям коллекции, мы знаем, что высота двух отобранных объектов составляла 230 и 196 см соответственно.

На рис. 3 два отобранных для коллекции креста-джора стоят у основания священного дуба, в той позиции, в какой они использовались для проведения ритуалов Тхатлеу [23, с. 26, 39–40]. Вероятно, поверхность некоторых из них использовалась для
накалывания поджаренных частей жертвенных животных2. На рис. 4 мы видим вбитые в дерево груши два металлических элемента, верхний из которых представляет собой вилку для накалывания частей жертвенного животного, а нижний – это  небольшой трехконечный крест с утолщениями на концах, похожий по типологии на  византийско-кавказский тип, какой встречается на упомянутых выше изображениях путешественников XIX в.3

Таким образом, в сакральной символике причерноморских адыгов-шапсугов мы  также видим сочетание двух символов Y-образного и византийско-кавказского крестов, в то время как упоминаемых устно Т-образных крестов не встречаем. Такое сочетание вполне сообразуется со свойственной народному христианству черкесов (адыгов) синкретической формой сакральных предметов, в которых христианская символика обретает свой собственный смысл. Он может быть связан с символом «молнии-грома Шибле» в Y-образной форме – на это нам намекает сам культ молитвы под священным деревом, вне зависимости от наличия, либо отсутствия креста-джора под ним, чаще всего посвященный вызову дождя, либо обращению за покровительством непосредственно к главному божеству Тха, выступавшему у причерноморских адыгов-шапсугов также и в роли громовержца [11, c. 225; 16, c. 45; 24, c. 55].

До недавнего времени путаницу в интерпретацию крестов-джоров вносил еще один артефакт. В фондах Национального музея Республики Адыгея хранится экспонат, описываемый как «крест с роговилкой для приношения времен исповедания черкесами христианства».

Описание экспоната сообщает, что крест датирован XVII в. и был найден «в 5 верстах от а. Ачуй на север, на горе Кохутх, вблизи домика Колихо, в старом аулище Нашх». Мы можем установить это место, как окрестности современного аула Агуй-Шапсуг в Туапсинском районе Краснодарского края. К востоку от него действительно есть местечко Колихо, где когда-то находились аулы черкесов (адыгов), уничтоженные в 1862–64 гг. на завершающих этапах Кавказской войны. Однако, экспонат был описан, самое позднее, в начале XX в. и с тех пор находился в запасниках музея. Каких-либо уточнений к его атрибуции сегодня не сохранилось, не знают о нем подробностей и сотрудники музея.

Пристальное исследование фотографии экспоната показало, что перед нами классический тапши, похожий на абхазские посохи с металлическим наконечником алабашьа.

Из описаний католических миссионеров на Кавказе XVI в. и черкесского (адыгского) исследователя начала XIX в. Султана Хан-Гирея известно, что в прошлом черкесы (адыги) вешали кресты на деревьях, которые высаживали рядом с церквями, после чего такие деревья называли «Древом Господним». Таким образом, храм становился святым местом лишь при наличии рядом с ним священного дерева. Рядом с этой сакральной территорией в землю втыкались деревянные шесты, наподобие пастырских жезлов, называемые тапши. Перед ними снимали шапку, поклонялись ­
и  молились. Со временем термин тапши перерос в тххапшь, которым, по словам Султана ХанГирея, обозначали территориальную общину со своим управлением и судом, что приблизительно равнялось понятию прихода, где место церкви заменяла священная роща. Исследователи предполагают, что слово тапши может быть производным от латинского daps, dapis – «торжественная, культовая трапеза» [25, с. 11–12, 19–20]. Подобного рода посохи по сей день известны в абхазской культуре, как алабашьа, в том числе в качестве «национальной и государственной» символики. Они представляют собой деревянный посох с железным наконечником и скобы на верхнем конце в виде естественного ответвления. Алабашьа делается из тщательно обработанной молодой ели, клена, красного дерева или кизила. В прошлом главы родов на родовых сходах в знак своего достоинства держали в руках или опирались на алабашьа, которые также передавались по наследству, как родовые реликвии [26].

Таким образом, в представленном в Адыгейском национальном музее объекте мы можем видеть уникальный экземпляр сакрального объекта родовой4 власти тапши, функционально схожий с абхазским алабашьа, а вовсе не крест-джор для поклонений.

Вопрос интерпретации символических свойств и функций крестов-джоров все еще остается дискуссионным. Открытие и анализ экспонатов, найденных в начале XX в., пока еще было живо последнее поколение причерноморских адыгов-шапсугов, заставших прежние культурные традиции, исказившиеся или исчезнувшие после мухаджирства большинства их носителей в Османскую империю в 1860-е годы, позволяет переосмыслить значение сакральных локусов, объектов и ритуалов, символическую сеть смыслов и мировоззрение причерноморских адыгов-шапсугов. Найденные экспедицией Е. Шиллинга и С. Токарева в 1939 г. экспонаты не могли быть полноценно интерпретированы в силу давления на исследователей политической конъюнктуры того времени. Сегодня эти полузабытые экспонаты, хранящиеся в запасниках музеев, позволяют вновь открыть их для академической науки в свете современных знаний и взглянуть на этнографическую и онтологическую картину черкесов (адыгов) взглядом, очищенным от внешних установок, выдвигая и проверяя гипотезы, которые ранее казались маргинальными, либо политически неудобными.

В образе крестов-джоров мы видим сложное сочетание сакральных смыслов, в которых пришедшая из грузинского религиозного нарратива этимология, переплетается с известными смысловыми структурами и значениями этих крестов, свойственными народному христианству предков причерноморских адыгов-шапсугов. При этом остается открытым вопрос о причинах Y-образной формы этих сакральных объектов культа, которая может в равной мере объясняться как привычной гипотезой «языческого фетиша», высказанной Л. Лавровым и Е. Шиллингом в 1930-50-е годы, так и  гипотезой позднейшего наслоения заимствованной у францисканских католических миссионеров сакральной формы, которая подкрепляется свежими открытиями генезиса формы креста францисканского ордена в период расцвета католической миссии на Кавказе [8]. Доказать или опровергнуть эти гипотезы мы сможем после установления полной исторической картины религиозных влияний на представления о сакральном причерноморских адыгов-шапсугов.

Виталий Владимирович Штыбин

Автор, ответственный за переписку.
Email: v.shtybin@yandex.ru

Россия

магистр исторических наук,

аспирант-соискатель 2 курса обучения

Просмотры

Аннотация - 88

PDF (Russian) - 170