History, Archeology and Ethnography of the Caucasus

Специалисты, изучающие дагестанские намогильные памятники, при отсутствии конкретной даты на самом надгробии или невозможности определить ее по содержанию надписи или анализу текстов, используют несколько методов датировки по внешним признакам. Самый распространенный из них – это определение времени создания памятника по особенностям начертания (шрифтов) текстов. Также применяется анализ орнаментировки. Ключами к данным способам служат датированные памятники, внимательно изученные и классифицированные. Всякий из этих методов зачастую применяется изолированно, первый – эпиграфистами, второй – искусствоведами. Между тем каждый из них имеет свои недостатки, и очевидно, что наибольшей эффективности выполнение задачи датирования достигается при комплексном применении. Принимая это во внимание, в трудах по изучению намогильных памятников, нами эти методы используются в совокупности, в том числе учитывая формы и степень обработки надгробий, расположение надгробия на кладбище.

Еще одним из способов датировки памятника может служить изучение предметов, изображенных на них, в частности оружия. Подобные исследования на дагестанском материале не проводились, и мы решили применить данный метод на последнем из кладбищ, которое изучили в процессе ежегодных эпиграфических экспедиций. Оно находится в Дахадаевком районе Дагестана в заброшенном поселении Сулевкент (в оригинале Сулевка), расположенном в глубоком ущелье на левом берегу р. Кинтуракотты под Амузги и Кубачи, известными центрами изготовления оружия. На противоположной стороне реки находится несколько полуразрушенных зданий и местное кладбище (координаты: 42°04’21.1»N 47°37’24.9»E). Из историографии известно лишь об одном памятнике поселения [1, с. 84–85]1. Следует отметить, что на всем сулевкентском кладбище можно обнаружить лишь считанные единицы профессионально изготовленных стел, а точнее три. Все они относятся к уцмийскому стилю, и, видимо, изготовлены приглашенными мастерами. Остальные же стелы кладбища, кроме вышеуказанных, достаточно примитивны в своем исполнении и орнаментике. Очень мало стел, на которых встречаются надписи, соответственно, имеющих указание на время их создания.

Среди множества памятников, свидетельствующих о том, что кладбище использовалось как минимум с XIV в. до середины XX в. мы обнаружили четыре стелы с изображением оружия. Все они не датированы.

А) Вертикальная плоская плита с примитивной орнаментикой. Внизу нанесены изображения сабли, кремниевых пистолета и ружья (рис. А). Выше имеется врезная надпись: … زذ باك خ ج …

Данную надпись можно прочитать по буквам «З.З.Б.К. Х.Дж» и интерпретировать как имя Зазабек-хажа(?).

Б) Вертикальный памятник с простейшей орнаментикой. Мастер осуществил попытку придать стеле форму, характерную для уцмийского стиля, и изобразить центральную розетку. На нижнюю половину нанесены изображения копья, сабли лезвием вниз, кремниевых ружья и пистолета, пороховницы, кинжала и подсумка для газырей (рис. Б).

Имеется врезная эпитафия на арабском языке:

صاحب هذا القبرقربان بن يوسف غفر الله لهما و لجميع (...)

Перевод:

Хозяин этой могилы Курбан, сын Йусуфа, да простит им Аллах и всем [мусульманам].

В) Сохранившаяся нижняя часть вертикальной стелы (рис. В). На ней, простовато оформленной, имеются остатки врезных надписей, а также изображения кремниевых ружья и пистолета, сабли лезвием вверх, подсумка для газырей, пороховницы и пики. Справа от пики изображены два неидентифицированных нами элемента, возможно, это не предметы, а декор.

Г) Вертикальная плита с заостренным верхом. Надписи отсутствуют, а орнаментика примитивна (рис. Г). На стеле имеются изображения кремниевых ружья и пистолета, сабли, пороховницы, подсумка для газырей. Просматривается изображение кинжала, но его профиль едва различим. Отличие от предыдущих стел в изображении оружия заключается только в том, что ствол ружья передан не одной врезной полосой, а двумя, также отсутствует спусковая скоба.

К отмеченному выше следует присовокупить, что все изображения врезные, а на памятнике А оружие направлено в правую сторону, в отличие от всех других. Также следует указать, что стелы Б и В очевидно изготовлены одной рукой.

Интересно, что все четыре памятника расположены невдалеке друг от друга. При этом практика показывает, что зачастую в один и тот же период захоронения производятся на одном и том же участке кладбища.

Не лишним будет указать, что на этом же участке имеется еще один заслуживающий внимание образец (Д). На нем изображены ножницы и ковер2 (рис. Д), что свидетельствует о том, что вероятно погребенная занималась ковроткачеством. На данном памятнике, верху которого придано закругление, имеются надписи:

صاحب هذا (القبر) فاطم (в верхней части стелы)

فاطم بن(ت) عط (؟) (в нижней части стелы)

Надписи, нанесенные с орфографическими и стилистическими ошибками, переводятся, соответственно, как «Хозяин этой могилы Фатима» и «Фатима, дочь ‘Ата (?)».

На всех рассматриваемых стелах (А, Б, В, Г) встречаются изображения кремниевых пистолетов и ружей. Они схематичные, но достаточно подробные и позволяющие получить представление о строении спусковых механизмов, типах замков, строении лож и общих пропорций оружия. Период ­широкого ­распространения подобных образцов продлился вплоть до 80-х гг. XIX в.
В ­дальнейшем данное оружие приобрело функционал декоративного.

На памятниках также встречаются изображения патронташей (газырниц) в виде подсумков для ношения на ремне через плечо. Такой тип бытования газырниц отмечается вплоть до 50-х гг. XIX в., когда газыри в Дагестане стали массово носить на груди. Детальное изображение данного предмета можно увидеть на рисунке В.Ф. Тимма, сделанном с натуры в 1849 г. [2, с. 280, 282−283]. Он же демонстрирует не завершившийся переход от одного способа ношения газырей к другому, поскольку на этом же рисунке присутствует воин с газырями на груди.

Пороховницы можно наблюдать на трех стелах. Они массивны и предназначены для ношения на ремне через плечо. По геометрии их можно отнести к более ранним образцам. При этом следует учитывать, что, возможно, некоторые элементы пороховницы не изображены, поскольку резьба по камню схематичная.

Как мы видим из описания содержащихся на памятниках огнестрельного оружия и их атрибутов, верхняя дата памятников может быть установлена в пределах середины XIX в. Нижняя же дата определяется началом широкого бытования огнестрельного оружия в регионе. Сложность в том, что исследования по данной проблематике отсутствуют. Чтобы иметь определенное представление об этом необходимо привести несколько примеров.

Невдалеке от Сулевкента на кладбище уцмиев в Кала-Корейше имеется надгробие с изображением оружия. Памятник датирован 1005 г. хиджры, что соответствует 1596/97 г. На плите не встречается изображение огнестрельного оружия [3, с. 37−38]. Учитывая, что в могиле захоронен представитель правящей династии, соответственно обладавший возможностью приобретения оного, есть соблазн полагать, что в конце XVI в. в Дагестане огнестрельное оружие не использовалось. Но в данном случае следует учитывать, что изображение в большей степени могло быть данью традиции, нежели отражением реалий. На эту мысль наталкивает тот факт, что известна во многом идентичная стела со схожим сюжетом, расположенная в сотнях километрах к югу, на Апшеронском полуострове, датированная 1020 г. хиджры (1611/12 г.) [4, с. 74, рис. 181]. Об этом также могут свидетельствовать памятники с того же кладбища уцмиев в Кала-Корейше. Там, на двух намогильных камнях имеются идентичные изображения с колчанами и стрелами, огнестрельного же оружия не имеется, при этом стелы датируются первой половиной XVIII в. [5, с. 264−265], когда огнестрельное оружие в регионе широко применялось.

К рубежу XVII−XVIII вв. относится сообщение голландского географа Н. Витсена, что в Дагестане, в частности в Тарки, еще использовали лук и стрелы [6, с. 24]. При этом И.-Г. Гербер, обстоятельно изучивший Дагестан в 20-х гг. XVIII в., относительно того же Тарки указывает, что местные жители «все оруженны оружием огненным, добрыми саблями и многие в панцерях; луков и стрел мало употребляют». Он же оставил наиболее системное описание вооружения дагестанцев. Из него следует, что все вооружены огнестрельным оружием, лук и стрелы употребляют крайне редко. Лишь относительно ногайцев, кочевавших в районе Сулака, и горных табасаранцев, отмечено, что огнестрельного оружия они не имеют. Также сообщается об относительно широком использовании неогнестрельного (метательного) оружия в горах Дагестана, а также Эндирее и Аксае. Относительно той части Дагестана, где расположен Сулевкент, И.-Г. Гербер сообщает следующее: «Хайтаки и Карахайтаки … – люди воинские, доброконные и храбры, употребляют все огненное оружие и добрыя сабли» [7, с. 69, 71, 74−75, 77, 83, 86, 104, 112, 114.]. Под «все» следует понимать так, что ими применялись в том числе и пушки.

В.Г. Гаджиев, глубоко проанализировавший сообщение И.Г. Гербера, отмечает, что «имеющийся фактический материал убедительно показывает, что огнестрельное оружие – пищали русского производства – в Дагестане, в том числе и Кайтаге, употреблялись с XVI в.» [8, с. 121]. Однако исследователь не приводит конкретных источников, позволивших ему сделать подобный вывод. Отметим лишь, что из одного из документов следует, что один из кайтагских беков к 1635 г. обладал несколькими пищалями [9, с. 131].

Таким образом, мы можем отметить, что если исходить из анализа огнестрельного оружия, рассматриваемые сулевкентские памятники датируются в пределах XVIII в. При этом нижняя дата определяется отсутствием изображения лука и стрел на стелах.

Среди изображений дважды встречаются кинжалы. Одно из изображений не четкое, но при этом позволяет увидеть, что он имеет ярко выраженную клиновидную форму (близкую к строгому клину). На втором памятнике изображение клинка более информативное. Кинжал массивный, с широким клиновидным лезвием (близким к строгому клину). Строй клинка позволяет отнести его к периоду не позднее конца XVIII в. Вывод основан на том, что датированные и датируемые кинжалы указанного типа клиновидной формы не встречаются в регионе в XIX в.

На трех стелах можно увидеть сабли. Все они большой кривизны, с крупными крестообразными гардами, имеющими расширения на концах, и с навершиями, изогнутыми в сторону лезвия. То есть сабли представляют собой классические образцы «восточного типа», или «шамшира». Подобное оружие бытовало в регионе вплоть до начала XX в. Однако, следует отметить, что широкое распространение этот тип холодного оружия получил в Дагестане до последней трети XVIII в. С этого времени началось их вытеснение более легким видом длинноклинкового оружия – шашкой. Учитывая, что на стелах есть три изображения сабли, но ни одного изображения шашки, то можно предположить, что время бытования шашки к моменту создания стелы еще не наступило.

На одной из стел имеется изображение копья, на другой – пики. Отличия между ними в следующем: на конце древка пики имеется круглое навершие или упор, и форма боевого наконечника узкая клиновидная, вероятно, граненая; у копья – наконечник широкий и листовидной формы, а упор отсутствует.

Нам мало известно об использовании пик и копий дагестанцами в боях. Из документов, исследованных нами, удалось лишь выявить, что пики ­применялись войсками Надир-шаха в битвах в Дагестане в 1741-43 гг. В частности, в 1742 г. в одном из сражений воины из племени бахтиаров принесли своему полководцу две сотни голов убитых ими акушинцев, насаженных на пики3. Исходя из этого описания боя, мы можем допустить, что, возможно, дагестанцы использовали пики в XVIII в., как и их противники. При этом в среде знатоков вооружения бытует мнение, что пики не имели распространения в регионе, поскольку опытный воин, вооруженный саблей, имел преимущество в бою. Кроме того, нам известно множество описаний боевых действий с участием дагестанцев начала XIX в. и мы не встречали упоминания о применении ими пик и копий.

Если суммировать результаты анализа вооружения, изображенного на стелах, то можно прийти к выводу, что памятники относятся ко второй – третьей четвертям XVIII в. Датирующими элементами служит не только то, что изображено на памятниках, но и то, что отсутствует. В данном случае нет луков со стрелами и шашек. Первые, по всей видимости, практически вышли из употребления к середине XVIII в., а вторые начали употребляться незадолго до начала XIX в. В то же время наличие пики и копья позволяет уточнить верхнюю дату памятников в пределах конца третьей четверти XVIII в.

В погребальной культуре Дагестана имеются примеры того, что мастер, нанося изображения на стелу, пытался охарактеризовать захороненного. На этом же сулевкентском кладбище имеется плита, на которой изображены ковер и ножницы, отсылающие нас к тому, что погребенная была ковровщицей. В данном случае определенно стелы должны были продемонстрировать, что в этом месте лежат воины. Допустимой была бы специализация захороненных как охотников, если бы не было изображений сабли и пистолета – элементов вооружения, явно лишних на охоте.

Учитывая, что погребенные воины и захоронения относятся к середине XVIII в., то есть вероятность того, что они пали в сражениях с войсками Надир-шаха в пределах лета 1741 – конца 1742 г.

Если исключить изображения предметов на стелах, то все рассматриваемые нами образцы, учитывая содержание имеющихся надписей, способов их нанесения, форму и степень обработки памятников, а также их орнаментику в привязке к общей характеристике всего некрополя, могли бы датироваться в очень широких пределах – с XVI по начало XX в. То есть, в определенных случаях, анализ изображенных предметов может служить не дополнением к иным методам уточнения или подтверждения датировки, а единственным его средством.

Изучение вооружения, как датирующих элементов намогильных стел, показывает, что имеется необходимость исследования его региональной истории. В подобном изыскании важную роль могут сыграть датированные намогильные камни с изображениями оружия. Учитывая это обстоятельство, перед учеными эпиграфистами и искусствоведами, проводящими работу по выявлению памятников, становится актуальной постановка задачи по фиксации изображений образцов вооружения.

Makhach A. Musaev

Author for correspondence.
Email: mahachmus@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0003-4757-5525
SPIN-code: 1412-3676
Scopus Author ID: 57193127066
ResearcherId: AAM-5010-2020

Russian Federation

PhD (in History)

Leading Researcher

Murad G. Magomedov

Email: dnc.murad@mail.ru

Independent Researcher

Supplementary files

There are no supplementary files to display.

Views

Abstract - 475

PDF (Russian) - 265