History, Archeology and Ethnography of the Caucasus

Большую популярность приобрела «федеративная» концепция Ю. Пилсудского, по которой к востоку от Польши должны были быть сформированы независимые государства, с которыми Польша находилась бы в тесном союзе, им отводилась роль буфера от России. Следует отметить, что этот буфер охватил бы не только непосредственных соседей Польши, таких как Литва, Беларусь или Украина, но также и другие страны, в том числе расположенные на Кавказе. Об этом свидетельствует факт принятия мер, направленных на установление дипломатических контактов с Демократической Республикой Грузия и Азербайджанской Демократической Республикой3.

Федеративная концепция Ю. Пилсудского распалась в основном в результате польско-большевистской войны и подписания Рижского договора в 1921 г. Он установил границы между воюющими сторонами и не предусматривал существование независимой Беларуси и Украины. Польша также не смогла наладить близкие отношения с Литвой: конфликт из-за Вильнюса стал серьезным препятствием для достижения цели. Нереализованные задачи федеративной концепции были перенесены в прометеевское движение, которое в начале 1920-х годов приобрело реальный характер. Оно было направлено против Советского Союза и на ослабление его международного положения, поскольку именно в нем польские власти видели главную угрозу безопасности своей страны. Также в этом случае оно не ограничивалось только сотрудничеством с государствами, которые теоретически могли создавать государства в непосредственной близости от Польши, но и с теми, которые могли сделать это в других частях СССР. По этой причине были установлены контакты с представителями финно-угорских народов Карелии, жителями Кавказа и Средней Азии и татарами Поволжья. Наименьшее сотрудничество в рамках прометеевского движения велось с казаками, хотя некоторые из их представителей стремились его установить. В этом случае препятствием являлась казацко-украинская вражда, поскольку обе стороны претендовали на территорию. Важно отметить, что во многих польских кругах существовало исторически обусловленное недовольство казаками как вооруженным орудием царизма в проведении российской имперской политики.

На Кавказе представителями польского прометеевского движения были инициированы многие мероприятия.

В частности, финансировались активисты-эмигранты, прежде всего те, кто придерживался социалистических взглядов, кроме этого, польская сторона выдавала деньги на издательства (например, издаваемый в Париже журнал „Prométhée”, а в Варшаве журнал «Северный Кавказ»), принимала офицеров-контрактников в армию Польши.

В случае создания на Кавказе независимых государств этим военным отводилась роль связующего звена с Польшей.

Одним из видов деятельности прометеевского движения, была работа по созданию единого для Северного Кавказа языка. Она не являлась инновационной идеей, изобретенной в Польше, так как появилась на Кавказе сразу после февральской революции 1917 года. Работа лингвистов по унификации местных алфавитов была предпринята и после включения Северного Кавказа в состав Советской России. Об этом регулярно писалось на страницах издаваемого в Варшаве журнала «Северный Кавказ – Şimali Kafkasya»4. В Польше бытовало мнение, что большевики для видимости поощряли работу по унификации языка на Северном Кавказе, но в действительности пытались использовать ситуацию только в пропагандистских целях и не стремились к реальному объединению [3].

Работа над единым языком для Северного Кавказа в Польше началась в начале 30-х годов XX в. и координировалась Восточным институтом в Варшаве. Самым важным органом, занимающимся вышеуказанными темами, был Комитет по языкам Северного Кавказа, созданный в 1933 г. Возглавил комитет Станислав Седлецкий5, председатель Восточного института и передовой активист прометеевского движения. Помимо него, в работе комитета с польской стороны участвовали Михал Домашевич6 и двое ученых: Ольгерд Гурка7, профессор Варшавского университета и одновременно генеральный секретарь Восточного института, и Ананий Зайончковский8, востоковед-тюрколог и караимский активист. В комитет также вошли представители северокавказской эмиграции. Среди них был лидер Народной партии горцев Северного Кавказа, аварец по происхождению, Саид Шамиль9, который жил в Варшаве в 1930-х гг. Вторым аварцем в комитете был военный полковник Бахауддин Хурш10. Также там заседали два кумыка – профессор Урчан Тарковский11 и Юсуф-бек Умаш12; и два осетина – Барасаби Байтуган13 и Бало Билатти14. В состав комитета также входил балкарец – Махомед Гирей Сунш15, абхаз – Махомед Чукуа16, абазин-тапанта17 – Хуссейн Кумуз18, чеченец – Ибрахим Чулик19. Секретарем комитета стал адыг – Жанбек Хавжоко20.

Таким образом, в комитет вошли только три ученых, которые были специалистами в области языков – в данном случае – тюркских. Большинство членов комитета составляли северокавказские активисты прометеевского движения, включая стипендиатов Восточного института (или стипендиатов из Молодежного кружка востоковедов, действующего при Восточном институте), который находился под контролем II отдела Генерального штаба польской армии, занимающегося разведкой, контрразведкой, саботажем и диверсионной деятельностью. Благодаря полученным грантам, они учились в польских университетах: например: Б. Беллати приехал в Варшаву в 1930 г. и поступил на политологический факультет в Школе политических наук, который окончил в 1935 г. [4, с. 155]; М. Чукуа приехал в Варшаву в 1928 г. и учился на консульском факультете в Высшей торговой школе [4, с. 156]; Ж. Хавжоко с 1931 г. учился в Высшей торговой школе в Варшаве, которую окончил в 1935 г. [4, с. 155]. В комитете были офицеры польской армии родом с Кавказа. Таким образом подавляющее большинство членов комитета не были лингвистами, а участвовали в нем как носители языка.

Уже на втором заседании комитета его члены пришли к выводу, что кумыкский язык будет наиболее подходящим государственным языком для Северного Кавказа. Это было оправдано четырьмя причинами. Во-первых, члены комитета считали, что это самый простой из всех языков, на которых говорят на Северном Кавказе. Во-вторых, они подчеркнули, что это самый популярный язык в регионе и уже частично используется в качестве языка межэтнического общения. В-третьих, они указали, что языком, очень похожим на кумыкский, пользуется для общения большая часть коренного населения на Кавказе, например балкарцы, карачаевцы и ногайцы. Четвертая причина заключалась в том, что в кумыкский язык содержал больше всех общих слов арабского и яфетического происхождения21, используемых другими народами и этническими группами на Северном Кавказе [3, с. 17].

Для членов комитета также было важно, чтобы кумыкский язык был наиболее близким к языкам соседей Северного Кавказа – Азербайджана, Идель-Урала22, Крыма и Турции, в которых они видели важных экономических, политических и культурных партнеров после обретения независимости. Вопрос о северокавказской иммиграции на Ближнем Востоке также был важен в этом контексте. Члены комитета заявили, что, хотя большинство членов диаспоры не забывают свой родной язык, они также говорят по-турецки. Этой группе, где было немало интеллигенции, отводилась значительная роль в восстановлении независимого государства на Северном Кавказе.

При обсуждении вопроса о создании государственного языка был предложен адыгский язык. Однако от этой идеи отказались из-за того, что, хотя в прошлом адыги составляли большинство жителей Кавказа, после великой эмиграции в середине XIX в. их число значительно сократилось. Поэтому, если они и играют выдающуюся роль на всем Ближнем Востоке, то перестали играть ее на Кавказе [3, с. 18].

На заседаниях комитета было решено разработать польско-кумыцко-аварско-адыгско-чеченско-осетино-абазинско-абхазский словарь, который должен был послужить основой для работ по созданию общих слов, встречающихся во всех северокавказских языках. Для осуществления этой деятельности комитет решил приобрести необходимые научные материалы, такие как учебники, словари и т. д., а также использовать все учебники национальных северокавказских республик, изданные в советский период, для ознакомления с используемым там методом транскрипции. Это доставило много хлопот и было достигнуто лишь частично. Оказалось, что невозможно было собрать весь материал, и поэтому комитету пришлось использовать знания и информацию своих членов, являющихся носителями определенных языков, используемых на Кавказе [3, с. 18–19].

В ходе своей работы комитет решил объединить алфавиты Северной Кавказа на основе латинского алфавита. В материалах Комитета отмечается, что до прихода русских на Кавказ в регионе использовалась арабская транскрипция, которую позднее в царскую эпоху заменили кириллицей. В свою очередь, большевики после 1921 г. основывались на латинском алфавите, потому что, по мнению комитета, они предполагали, что таким образом усыпят бдительность северокавказцев, выступающих против русификации, осуществляемой оккупантами, и вызовут доверие к советской системе. С другой стороны, большевики должны были продемонстрировать миру свою «цивилизационную миссию» среди завоеванных народов. Комитет отметил, что советское правительство недавно снова обратилось к кириллице. По его мнению, это было еще одним доказательством того, что всеми своими силами оно пытается таким образом предотвратить объединение северокавказских алфавитов и разрушить естественный процесс объединения местных народов [3, с. 19].

Результаты деятельности комитета были следующими: 1) разработан единый северокавказский алфавит, содержащий 47 букв на основе латинской графики; 2) началась, но не была завершена, работа над созданием польско-северокавказского (польско-кумыкско-адыгско-чеченско-осетинско-абазино-абхазского) словаря, содержащего две тысячи основных слов. Был сделан вывод, что северокавказские языки имеют множество общих черт в отношении как звучания, так и значения. По этой причине члены комитета пришли к выводу, что этот факт будет способствовать введению единого языка Северного Кавказа после включения всех слов с общим звучанием и значением в кумыкский язык. Было решено, что после окончания польско-северокавказского словаря, начнется разработка словаря, содержащего только общие слова на всех северокавказских языках [3, с. 19].

Из деятельности Комитета северокавказских языков, нацеленной на создание государственного языка для Северного Кавказа, можно сделать выводы о месте этого региона в политических планах польской политической элиты в межвоенный период, объединившейся вокруг Юзефа Пилсудского. Они воспринимали СССР как основную угрозу и пытались всеми способами добиться его ослабления на международной арене. С этой целью были предприняты попытки использовать его многонациональность, что также лежало в основе деятельности прометеевского движения, которое пыталось привести к созданию национальных государств отдельными группами, населяющими советское государство. В случае с Северным Кавказом проблема заключалась в его этнической фрагментации. По мнению польских политиков, только объединение жителей региона могло привести к главной цели – созданию государства, с которым считались бы другие страны в регионе. Предполагалось, что небольшие государства, основанные на отдельных этнических группах, не смогут сыграть значительную роль на международной арене. Одним из шагов по созданию единого государства жителями Северного Кавказа было создание единого официального языка.

Создание польскими политиками Комитета было продиктовано интересами польской государственной безопасности. Важно отметить, что те ми же целями руководствовались и советские власти на Северном Кавказе. Однако планы польской стороны были рассчитаны на более долгосрочную перспективу