History, Archeology and Ethnography of the Caucasus

В настоящей статье под русско-армянскими межконфессиональными связями понимаются связи между Русской православной и Армянской апостольской1 церквами, истоки формирования которых уходят еще в эпоху Киевской Руси.

Значимым процессом, повлиявшим на укрепление данных связей, стало возникновение на территории России двух армянских епархий – Астраханской (1717 г.) и Бессарабской (1809 г.) – и первых армянских храмов2. Многонациональный и поликонфессиональный состав населения России обусловил тот факт, что еще в начале XVIII в. были сформулированы официальные правила относительно приема иноверцев в православие [2, 3].

После вхождения Восточной Армении в состав Российской империи (1828 г.) армянские общины и епархии получили еще больший импульс к распространению в российских землях. Статус, права и привилегии Армянской апостольской церкви (далее – ААЦ) в империи нашли свое официальное закрепление в «Положении об управлении делами Армяно-григорианской церкви в России», принятом 11 марта 1836 г.3 За армянскими священнослужителями были закреплены права на совершение богослужений и решение прочих церковных вопросов в рамках канонических норм ААЦ.

Вместе с тем, упомянутые события послужили причиной появления проблемных ситуаций церковно-практического характера. Часть армян, проживавших в местах, где по каким-либо причинам отсутствовал армянский храм, стали испытывать трудности с крещением детей и отпеванием умерших. С аналогичными проблемами столкнулись и лица православного исповедания, оказавшиеся в разных уголках Восточной Армении, где процесс появления православных храмов растянулся на десятилетия. Таким образом, перед российским законодательством и органами управления Русской и Армянской церквей (Святейшим правительствующим синодом и Эчмиадзинским синодом) встал вопрос о правомерности осуществления таинств (в первую очередь – крещения) и треб православными священниками в отношении армян, с одной стороны, и армянскими священниками в отношении лиц православного исповедания – с другой, а также о необходимости регулирования этих действий.

Цель статьи – анализ регулирования ситуаций, не связанных с переменой религиозной принадлежности, однако в ходе которых для совершения таинства крещения и других церковных треб лица православного исповедания
обращались к священникам ААЦ, а лица армянского исповедания – к православным священникам.

Следует сказать об историографии темы. Интерес к истории Армянской церкви в России сформировался уже в середине XIX столетия [см., напр.: 4–6]. В советский период церковная тематика не приветствовалась, однако историки того времени внесли немалый вклад в изучение политических, экономических и культурных русско-армянских отношений, в исследование истории армянских колоний в российских землях [7–9]. В настоящее время отдельные стороны русско-армянских межконфессиональных связей синодального периода, анализ российского законодательства об Армянской церкви, вопросов национальной политики империи XIX в. отражены в работах как российских, так и армянских историков [10–19]4. Из работ европейских авторов стоит выделить исследования П. Верта и Дж. Гуайты [20–21]. Имеется достаточно большой массив исследований, посвященных анализу российского законодательства в отношении Русской церкви и неправославных исповеданий. В работах И.В. Амбарцумова и А. В. Ведяева раскрыт процесс правового регулирования религиозно смешанных браков (включая браки между лицами православного и армянского исповеданий) и крещения детей, рожденных в результате таких браков [22]5.

Наиболее близкими к рассматриваемой нами проблематике выступают статьи И.В. Долженко и А. Айрапетяна, посвященные отдельным сторонам миссионерской деятельности Русской Православной церкви среди армянского населения Восточной Армении [23–24]. Между тем процесс регулирования ситуаций, связанных с обращением православных семей к армянским священникам, а армянских семей к православным, вызванных отнюдь не желанием перемены вероисповедания, но необходимостью получения пастырской помощи, по-прежнему остается малоизученным явлением в истории русско-армянских межконфессиональных связей.

Хронологические рамки исследования: 1828–1905 гг. Начальная дата связана с вхождением Восточной Армении, включая Эчмиадзин – административный центр ААЦ и резиденцию католикоса всех армян, – в состав Российской империи. Конечная дата определяется принятием ряда нормативно-правовых актов о веротерпимости в Российской империи, которые стали основанием для пересмотра действующего законодательства по делам вероисповеданий и изменения государственной политики в сфере религии.

Источниковой основой исследования послужили неопубликованные ранее документы из фонда 56 Национального архива Республики Армения (НАА) и фонда 821 Российского государственного исторического архива (РГИА),
а также материалы отечественного законодательства. Методологически статья построена на систематизации, классификации и анализе указанных документов. Для сопоставления фактов и событий, выявления процесса регулирования церковно-практических ситуаций и определения их роли в истории русско-армянских конфессиональных связей был применен принятый в отечественной науке сравнительно-исторический метод.

Итак, после 1828 г. на территории Восточной Армении появилось русское население, представленное в первую очередь военными и гражданскими служащими, а также членами их семей. Необходимость крещения детей, родившихся в семье православных супругов, привела к возникновению первых проблемных ситуаций церковно-практического характера.

Известно, что 7 октября 1837 г. смотритель госпиталя города Нахичевани Акимов письменно попросил священников из местного армянского храма о крещении младенца, родившегося в семье служителя госпиталя Ивана Пискунова, православного исповедания. Просьба была вызвана двумя причинами: отсутствием в Нахичевани православного священника и «опасной болезнью» родившегося ребенка6. В ответ на просьбу смотрителя армянские священники крестили новорожденного7.

Спустя месяц, Нахичеванское армянское духовное правление уведомило членов Эриванской епархиальной консистории (ААЦ) о том, что в связи с отсутствием в городе «греко-российского» (т.е. православного) священника чиновники православного исповедания «обращаются к армянскому духовенству для исполнения по обряду сей церкви разных духовных треб как-то: крещения, погребения и проч.»8. Таким образом, можно констатировать, что случаи обращения православных лиц к армянским священникам Нахичевани были не единичными.

Нахичеванское духовное правление просило также Эриванскую консисторию разъяснить, могут ли лица православного вероисповедания в исключительных случаях обращаться к армянским священникам для совершения церковных таинств и треб над младенцами (например, при угрозе жизни младенца или необходимости крещения внебрачных детей, родившихся у лиц православного и армянского вероисповеданий)?9 Для разрешения этого вопроса члены Эриванской епархиальной консистории ААЦ обратились к Российскому Святейшему правительствующему синоду.

Опираясь на действующие нормы брачного (ст. 52–54 тома X Свода Законов Российской империи (далее – СЗРИ) 1832 г.) и уголовного законодательства (ст. 81, 82, п. 5 90 и 93 тома XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений СЗРИ 1832 г.), Святейший синод в июне 1838 г. вынес определение: «закон воспрещает иноверческому духовенству преподавать православным
духовные требы, или, что одно и тоже, совращать православных в иноверие, и совратителя, каким бы образом и под каким предлогом совращение не было, преследует строгостию суда». Синод также просил министра внутренних дел вынести постановление о том, чтобы «…армянские священники отнюдь не были допускаемы к совершению у православных треб, особенно крещения; и чтобы дети, прижитые в незаконной связи лиц господствующей греко-российской веры с лицами всякого другого исповедания, крещаемы и воспитываемы были в правилах веры греко-российской»10.

Поскольку закон запрещал католическому и протестантскому духовенству осуществлять церковные таинства и требы в отношении лиц православного исповедания (ст. 81 тома XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений СЗРИ 1832 г.), то данная норма была распространена на аналогичные действия армянских священников. За нарушение подобных действий на основании п. 1 ст. 93 тома XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений СЗРИ 1832 г., армянских священников Нахичевани следовало «удалить от … прихода и от приходской службы во всяком другом месте», т.е. запретить в священослужении11. Однако, учитывая, что «нарушение ими правила … произошло от неведения законов, в стране, вновь присоединенной к Российской империи, еще неизвестных», Святейший синод предписал «ограничиться на сей раз сделать им строгое замечание со внушением им сих правил, и того, что за подобное впредь действие они подвергнуты будут взысканию законами определенному»12. Об этом извещались члены Эриванской епархиальной консистории ААЦ и главы других армянских епархий13.

8 декабря 1838 г. главноуправляющий Грузии, Кавказской области и Закавказского края Е.А. Головин направил в Эчмиадзинский синод уведомление «о сделании строгого внушения армянским священникам, совершившим св. крещение над младенцем греко-российского исповедания»14. Подтверждался запрет священникам ААЦ на совершение духовных треб в отношении лиц православного исповедания, аналогичных действиям армянского духовенства Нахичевани.

Тем временем, 18 сентября 1838 г. настоятель Акулисского армянского монастыря во имя св. апостола Фомы иеромонах Погос совершил погребение «чиновника особых поручений Эриванского областного правления губернского секретаря Казаченко в ограде того монастыря»15. Руководствуясь нормой п. 2 ст. 93 тома XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений СЗРИ 1832 г., Эчмиадзинский синод 28 ноября 1838 г. предписал отстранить иеромонаха Погоса от должности настоятеля монастыря16.

Факт проживания в городе Нахичевани служащих православного вероисповедания и отсутствия в городе православного храма привел к появлению еще одного спорного вопроса межконфессионального характера. Приступая к управлению Нахичеванским уездом, его начальник 31 октября 1840 г. сделал запрос на имя прокурора Эчмиадзинского синода Корсанова о том, могут ли армянские священники приводить к присяге лиц православного исповедания?17 В ответе прокурора от 9 ноября 1840 г. значилось следующее: «...лица православного исповедания присягают пред Св. Евангелием по чиновной книге, а лица других вероисповеданий – по их закону (том Х Свода гражданских законов ст. 1848 и 2297)»18. Таким образом, православных лиц могли приводить к присяге лишь православные священники.

Приведенные ситуации свидетельствуют, что действия, выражавшиеся в совершении таинств и треб армянскими священнослужителями по отношению к лицам православного исповедания, расценивались как «совращение из православия» и влекли уголовные санкции. Впоследствии ответственность за подобные действия была закреплена в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (1845 г.) и Новом уголовном уложении (1903 г.).

Теперь обратимся к ответу на вопрос: насколько правомерными являлись факты крещения армянских детей православными священниками, и каким образом воспринимали данные факты представители ААЦ?

Согласно ст. 76 тома XIV Устава о предупреждении и пресечении преступлений СЗРИ 1832 г., духовенству православного исповедания вменялось в обязанность «крестить детей родителей какого-либо из иноверных христианских исповеданий не иначе, как по отобрании от родителей письменного обязательства, что они будут воспитывать сих детей в правилах православного исповедания». Следуя этому правилу, православный священник мог крестить ребенка из армянской семьи при условии, что родители письменно брали на себя обязательство воспитывать такого ребенка в православной вере.

Весьма интересно, что 30 июля 1854 г. Эчмиадзинский синод издал указ, согласно которому армянские священники получали право совершать все церковные таинства в отношении лиц, которые в силу крайней необходимости были крещены в младенческом возрасте по чину Православной церкви, при условии, что их родители, будучи армянского вероисповедания, не давали письменного обязательства воспитывать детей в православном вероисповедании19. После проведения специального дознания, в результате которого выяснялось, что письменного обязательства не предоставлялось, армянские епархиальные консистории вносили таких детей в список лиц армянского исповедания и выдавали их родителям метрические свидетельства о рождении и крещении с предписанием, что обряд крещения совершен таким-то православным священником20.

Логика эчмиадзинских духовных властей строилась на том основании, что крещение детей из армянских семей по православному чину допускалось исключительно в силу вынужденных обстоятельств – в первую очередь, из-за невозможности добраться до ближайшего армянского храма или болезни, представляющей опасность для жизни новорожденного ребенка. Данное обстоятельство вовсе не было вызвано желанием родителей-армян воспитывать своих детей в православной вере.

Большинство таких крещений происходило в пределах Бессарабской и Ново-Нахичеванской епархии ААЦ, юрисдикция которой распространялась на армянские общины, проживавшие на территории центральной России до низовьев Дона и Бессарабской области (с 1873 г. – губернии), а также в Екатеринославской, Таврической и Николаевской губерниях. Действительно, что в ряде городов, имевших армянское население (в частности, Таганроге, Ялте, Киеве, Харькове и др.), армянские храмы или молитвенные дома появились лишь к концу XIX – началу XX в. [1. С. 111–112, 307 –308, 338–339, 279–281]. Кстати сказать, факты подобных крещений свидетельствовали о нарушении православными священниками действующего законодательства, что выражалось в опущении обязанности потребовать перед крещением у родителей-армян письменного обязательства о воспитании своего ребенка в православной вере.

Указанный выше порядок выдачи армянскими епархиальными консисториями метрических свидетельств о рождении и крещении сохранялся практически до конца XIX столетия. Лишь спустя почти полвека, министерство внутренних дел посчитало данную процедуру выдачи метрических свидетельств незаконной. На основании указа Эчмиадзинского синода от 24 декабря 1899 г. Нахичевано-Бессарабская армянская консистория была вынуждена прекратить выдачу таких свидетельств21. Однако данное решение мгновенно привело к сложной религиозной ситуации в среде армянских общин.

В частности, материалы дела 13 (ф. 821, оп. 7) РГИА содержат сведения об армянских семьях города Николаева. Часть армянских детей была крещена приезжавшим один раз в год армянским священником22; другая – в местном православном храме, при этом родители не давали письменных обязательств воспитывать детей в православном вероучении23. На запрос армян о конфессиональной принадлежности их детей, принявших крещение по православному чину, Департамент духовных дел иностранных исповеданий отвечал, что по закону дети отныне являются членами Православной церкви24. Тем не менее, в апреле 1902 г. армяне Николаева вновь обратились в Департамент
с просьбой разрешить сложившуюся ситуацию, т.к. совершение таинства крещения по православному чину в отношении их детей объяснялось не вероучительными доводами, а лишь ситуацией крайней необходимости.

Дело было передано на рассмотрение в Святейший правительствующий синод. Составление ответа было поручено члену синода – архиепископу Алексию (Опоцкому), который в 1901–1905 гг. возглавлял Грузинский экзархат Русской православной церкви, охватывавший православные приходы на территории Закавказья.

Архиепископ Алексий писал, что закавказские армяне не видели особой разницы между армянской верой и православием и свободно посещали православные богослужения и почитаемые Православной церковью святые места. В качестве примера экзарх приводил факты посещения армянами православного Сионского собора в Тифлисе и Марткопского монастыря. Более того, «некоторые православные монастыри и церкви армяне даже больше поддерживают пожертвованиями, чем православные грузины», – отмечал экзарх25.

В отношении армянских детей, крещенных по православному обряду, экзарх формулировал следующий вывод: «То обстоятельство, что с просителей армян, крестивших детей по православному обряду, не взято установленной подписки в том, что они будут воспитывать детей в православии, относится к вине священников, совершавших крещение, а самим просителям не дает никаких прав в выборе веры для детей в виду ясного указания закона, по которому крестившийся в православии не может уйти из Православной церкви»26. Если же родители-армяне не будут воспитывать ребенка в православии, то такую задачу «успешно совершит школа и сама жизнь», – был уверен владыка Алексий27.

Таким образом, мнение архиепископа Алексия основывалось на нормах действующего законодательства и целиком отвечало интересам господствующей Православной церкви. Примечательно, что после 1905 г., когда переход из православия в другое христианское исповедание более не подлежал преследованию, появились случаи перехода из православия в армянское исповедание на том основании, что в детстве ребенок-армянин был крещен православным священником исключительно в силу вынужденных жизненных обстоятельств28.

Заметим, что с данными переходами связано следующее интересное явление. В результате миссионерской деятельности Русской Православной церкви в Восточной Армении еще с 1860-х гг. начался довольно активный процесс целенаправленного и добровольного принятия православия армянами из числа сельского населения, что во многом обуславливалось экономическими нуждами. Однако устойчивость позиций Армянской церкви в регионе, ее объединяющая роль в истории армянского народа и поверхностный характер приобщения армян к православию повлияли на то, что после принятия нормативных правовых актов о веротерпимости в 1905 г. большая часть армян вернулась в армянское исповедание [23. C. 76–82]. Справедливо полагать, что мотивы возврата в лоно Армянской церкви (армян, крещенных в православии в младенчестве, и армянских крестьян, принявших православие сознательно) были усилены в то время проводимой российским правительством на рубеже XIX–XX вв. в Закавказье русификаторской политикой, одним из инструментов которой выступала Русская Православная церковь.

На протяжении XIX столетия проблемный характер приобрели не только вопросы, затрагивавшие религиозные права отдельных лиц православного и армянского исповеданий, но и ситуации, в ходе которых столкновение интересов и прав православных и армянских священнослужителей происходило при совершении ими публичных церковных действий.

Иллюстрацией служат документы, повествующие о порядке совершения чина водоосвящения в праздник Крещения Господня, который как в Русской, так и в Армянской церкви отмечается по юлианскому календарю 6 января.

Любопытным по содержанию выступает дело 1233 (ф. 56, оп. 1) Национального архива Армении. За три недели до наступления праздника Крещения Господня, 14 декабря 1842 г. Грузино-Имеретинский губернатор вынес предписание, чтобы в Эривани «армянское духовенство в день крещения Спасителя выходило на Иордан после духовенства православного исповедания, и чтобы армянский Иордан поставить ниже русского – в расстоянии на 50 сажен по течению реки Занки»29. Следует заметить, что «выходом на Иордан» традиционно назывался торжественный выход духовенства на освящение воды в реке в праздник Крещения.

За неделю до праздника Грузино-Имеретинский губернатор сообщал в Эчмиадзинский синод о том, что «по соглашению с высокопреосвященным экзархом Грузии сделано распоряжение, дабы как православное, так и армяно-григорианское духовенство совершили водоосвящение в день Св. Крещения каждое по обрядам своей религии, не препятствуя ни в чем одно другому, подобно как это делалось прежде»30. Прокурору Эчмиадзинского синода Матинову было указано, чтобы Эчмиадзинским синодом «были сделаны все распоряжения к устранению могущих родиться причин к неудовольствию между духовными православными и армяно-григорианскими»31, что и было впоследствии исполнено.

Если в Эривани право публичного водоосвящения было отдано в равной степени как православной, так и армянской стороне, при условии предоставления
первенства освящения православному духовенству, то спустя почти десять лет в Астрахани ситуация приобрела совершенно иной характер.

В 1851 г. глава Астраханской епархии ААЦ епископ Барсег предложил совершить публичный чин водоосвящения в праздник Крещения Господня на Варвациевском канале между Армянским и Троицкими мостами32. Астраханский губернатор Г.Г. Басаргин ответил епископу Барсегу, что его предложение невозможно выполнить ввиду двух обстоятельств. Во-первых, в этот день на том же самом канале должно было совершиться водоосвящение по православному чину. Во-вторых, ранее водоосвящение у астраханских армян происходило обычно внутри их собственных храмов, и не существовало прецедента одновременного освящения воды православным и армянским духовенством на оном и том же водном источнике33.

В ответ владыка Барсег заявил, что данные обстоятельства могли бы быть разрешены: водоосвящение по армянскому обряду могло быть совершено часом позже православного и на другом водном источнике Астрахани – реке Кутуме. Тогда астраханский губернатор заявил, что «обстоятельство это представлено будет через кого следует … для руководства на будущее время»34.

Вопрос решался долго. Лишь 25 февраля 1858 г. свое суждение по нему выразил глава православной Астраханской епархии – епископ Астраханский и Енотаевский Афанасий (Дроздов), указав на следующие черты религиозной ситуации в Астрахани:

– большая часть православного населения Астрахани смешивала понятие «армяне» с «арианами» – последователями еретического учения Ария (IV в.)35;

– армянские обряды (речь шла не только об освящении воды в праздник Крещения Господня) служили поводом для соблазна православных людей, поскольку церковный календарь ААЦ в целом отличался от календаря праздников, принятого в Русской церкви;

– раскольники, проживавшие в Астрахани, «по грубости и невежеству» даже не считали армян христианами;

– среди приезжающих в Астрахань торговцев были как православные, так и сектанты, которые в свою очередь «еще более чуждались армян, чем коренные жители астраханские»36.

Заключение владыки Афанасия сводилось к следующему: «Армяне не гнушаются Православной церкви, ходят во многие храмы для молитвы, молятся с особым усердием и принимают от православных священников благословение и окропление освященной водой, поэтому и нет уважительной причины совершать армянскому духовенству по своему обряду открытое на реке водоосвящение и тем более, что оно как прежде совершалось, так и ныне совершается при их церквях»37.

Окончательное решение вынесла Астраханская православная епархиальная консистория: допущение водоосвящения по армянскому обряду «не принесет армянам никакой пользы и может еще усилиться к ним неприязнь от простонародия, а для Православной церкви могут быть и печальные следствия от ее сынов или в охлаждении рассеянии, молвы между православными в других губерниях, или в тайном нерасположении и даже уклонении от Церкви, не говоря уже о раскольниках, которые изыскивают подобные случаи, чтобы порицать Православную церковь в соединении с еретиками, хотя в мнимом, и тем поколебать простодушный, легковерный и необразованный класс народа»38.

Уведомление о недопустимости армянского водоосвящения, сделанного на основе высочайшего повеления, запрещавшего иностранным исповеданиям проведение публичных ходов и процессий, было официально подтверждено отношением министра внутренних дел С. С. Ланского на имя астраханского губернатора от 29 октября 1858 г.39

Подводя итоги, остановимся на следующих выводах.

Вхождение Восточной Армении и ААЦ в состав России, приток лиц православного исповедания на присоединенные земли Восточной Армении и увеличение армянского населения в российских городах привели к возникновению ряда проблемных ситуаций церковно-практического и канонического характера. Проанализированные в настоящей статье ситуации можно классифицировать по двум группам:

– ситуации, связанные с необходимостью осуществления таинства крещения и других церковных треб, для совершения которых лица православного исповедания обращались к армянским священнослужителям, а армяне – к священникам Православной церкви; при этом вопрос о целенаправленной перемене религиозной принадлежности не ставился;

– ситуации, связанные с реализацией прав православными и армянскими священнослужителями на совершение публичных церковных действий (в частности, водоосвящения в праздник Крещения Господня) в пределах одного города.

Регулирование указанных ситуаций происходило силами российского законодательства и органами управления Русской и Армянской церквей.

К возникновению ситуаций первой группы приводили вынужденные условия: чаще всего – отсутствие храма или священнослужителей соответствующего исповедания. Оберегая интересы Русской православной церкви, нормы российского законодательства запрещали католическому и протестантскому духовенству осуществление таинств и треб по отношению к лицам православного исповедания. После 1828 г. запрет аналогичных действий был распространен и на армянское духовенство. Исследование показало, что факты совершения армянскими священнослужителями таинства крещения и чина отпевания в отношении православных лиц хотя и происходили, но были весьма
немногочисленны и наблюдались лишь в течение первых лет после вхождения Восточной Армении в состав России.

Руководствуясь указами Эчмиадзинского синода, с 1854 до 1899 гг. армянские епархиальные власти выдавали собственные метрические свидетельства детям, которые были крещены в младенческом возрасте по православному чину в силу крайней необходимости, при этом их родители не брали на себя письменных обязательств воспитания детей в православной вере. Признание российскими чиновниками и представителями Русской церкви неправомерности данной практики на рубеже XIX–XX вв. усложнило религиозную жизнь тем армянским семьям, которые столкнулись с подобными ситуациями, и вызывало недовольство в армянской среде. Данный фактор усугублялся событиями конца XIX столетия: закрытием в 1885 г. армянских церковно-приходских школ, проведением русификаторской политики и укреплением Православной церкви в Закавказье. Поэтому закономерно, что после 1905 г. наметилась тенденция перехода армян, крещенных в православии в детском возрасте, в лоно Армянской церкви. Похожее явление распространилось и среди армян, проживавших в Восточной Армении: приняв православие сознательно под влиянием священников-миссионеров, они постепенно стали возвращаться в родное армянское исповедание.

Ситуации, относящиеся ко второй группе, свидетельствуют о том, что покровительственная политика империи в отношении православия и господствующее положение Русской церкви приводили к осложнению контактов православного духовенства со священнослужителями ААЦ. В случаях, когда представители обеих церквей имели исходные равные права на совершение публичных церковных действий (например, чина водоосвящения в праздник Крещения Господня в пределах одного города), первенство, а в отдельных случаях (как, например, в Астрахани) – исключительное право, предоставлялось Русской церкви.

Как показало исследование, процесс регулирования ситуаций, связанных с совершением таинств и треб, вполне можно рассматривать как отдельное направление в сфере русско-армянских межконфессиональных связей, которое связано с практическими пастырскими и богословскими вопросами, обсуждаемыми поныне в процессе двустороннего диалога между Русской и Армянской церквами40.

Vladimir S. Blokhin

Author for correspondence.
Email: vladiblok@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-9906-3727
SPIN-code: 4361-0987

Russian Federation, Yekaterinburg Orthodox Theological Seminary. 57, R. Luxemburg Str., Yekaterinburg, 620026, Russia; Ural State University of Railway Transport. 66, Kolmogorova Str., Yekaterinburg, 620034, Russia.

Associate professor

Views

Abstract - 495

PDF (Russian) - 259