История, археология и этнография Кавказа

Походы войск Надир-шаха в Дагестан и вызванный ими подъем освободительной борьбы – обширная тема. Это один из крупных и значительных разделов дагестанской истории и одновременно значительная глава историографии. Данной тематике посвящено несколько специализированных исследований, опубликованных в виде монографий, множество статей, при подготовке которых привлечен обширный круг источников и разноплановой литературы. При этом нельзя сказать, что он исчерпывающий. Многие материалы и источники остаются не введенными в научный оборот, не исследованными в достаточной мере, не интерпретированными. Например, к их числу можно отнести фирманы Надир-шаха1, отчеты российских резидентов2, записи путешественников3, документы турецких архивов. К интересным информационным ресурсам о событиях 1741–43 гг. в Дагестане, все еще должным образом не изученных, следует отнести сведения европейцев, которые побывали в регионе в 30-е – 40-е гг. XVIII в. В числе тех, кто оставил письменные свидетельства, англичанин Джонас Хенвей.

Джонас Хенвей (Jonas Hanway, 1712–1786 гг.), известный в русской исторической литературе как Ганвей, – английский купец, который в 1743 г. прибыл в Санкт-Петербург, чтобы работать на британскую Русскую компанию. Вскоре его отправили в Иран для оценки состояния торговли компании и расследования деятельности ее представителя Джона Элтона. Последний, получив торговые привилегии от Надир-шаха, работал над созданием британского торгового присутствия на Каспии. Также, Элтон, будучи опытным моряком и кораблестроителем, под именем «Джамал-бег», строил каспийский флот для шаха. Русские отрицательно смотрели на то, что он служит иранским военным интересам. В 1743 г. они обвинили его в незаконных действиях, поэтому Хенвей был направлен, чтобы оценить ситуацию из первых рук.

Хенвей нашел Элтона в Гиляне, а конкретнее – в Лангаруде. Его первоначальное впечатление об Элтоне и состоянии британской торговли в Иране было благоприятным. Это подтолкнуло Хенвея к организации пробного каравана товаров в Мешхед, главный пункт сухопутного маршрута в Индию из Каспийского региона. Его поездка внезапно закончилась в Астрабаде (современный Горган), где он был задержан, и большая часть его груза была разграблена Мухаммад-Хасан-ханом Каджаром, который затем восстал против Надира. Элтон убедил Хенвея добиться реституции у шаха. В шахском лагере возле Хамадана представители Надира пообещали Хенвею компенсацию, но указали ему искать ее в Горгане. Хенвей неохотно вернулся, но получил частичное возмещение своих потерь, правда, только после трудных переговоров.

В сентябре 1744 г. Хенвей прибыл назад в Россию, а в 1746 г. русские официально запретили английским купцам торговлю на Каспии. Британия не оспаривала это решение, учитывая призрачность успеха своих коммерческих предприятий.

Вскоре после возвращения в 1750 г. в Англию, Хенвей опубликовал четырехтомный сборник «An Historical Account of the British Trade over the Caspian Sea: with the Revolutions of Persia» («Исторический отчет о британской торговле через Каспийское море: с революциями в Персии», Лондон, 1753 г.). Первые два тома в основном содержат сообщения различного характера об истории и состоянии британской торговли с Востоком через Россию, повествования о поездках, предпринятых самим Хенвеем и иными лицами. Вторые два тома – это история Ирана с 1722 по 1749 год.

В последующие годы Хенвей добился известности как член-основатель Морского общества, одной из первых английских благотворительных ассоциаций. Он выпустил множество книг и трактатов, но больше никогда не писал о Персии [1, p. 308‒310; 2; 3, p. 106‒107; 4, p. 512‒515].

Возвращаясь к труду Джонаса Хенвея «Исторический отчет о британской торговле через Каспийское море», отметим, что в четвертом томе содержится интересующая нас информация о походе Надир-шаха. События 1741‒43 гг. в Дагестане излагаются в Главе XXIX [5, p. 223‒228.], перевод частей которой с английского языка приводится ниже.

Перевод

Глава XXIX … Надир выступает против лезгин (Lesgees)4; и получает отпор в Дагестане (Dagistan). Русские встревожены приближением Надир-шаха. Лезгины желают защиты России. …

1741 год.

…

(С. 223). Среди персов есть пословица: «Если какой-нибудь персидский царь глуп, пускай идет войной против лезгин», что можно понимать как: «какой бы мощной ни была армия, ситуация в горах Дагестана такова, и люди настолько смелы, что успех похода против них должен быть очень сомнительным». Надир, которого ни один персидский царь не превзошел по тщеславию или амбициям, решил попытать удачу против них. Они совершили несколько рейдов против него, в частности во время его похода в Индию, когда его брат Ибрахим-хан был убит; Ширван (Shirvan) так и не был освобождён от их вторжений, и большая часть этой (С. 224) провинции была опустошена. В конце этого года5 Надир пришел во главе тридцати пяти тысяч человек в Ширван и оттуда направился в лезгинские горы. Чтобы облегчить свое продвижение, он заставил срубить огромное количество деревьев по обе стороны пути, стараясь сорвать любую попытку засады, которую эти татары (Tartars)6 могли бы предпринять. Атака, которую его сын недавно совершил в Горгане (Астрабаде), сделала его более осмотрительным7. При этом он хорошо понимал, что лезгины столь же коварны, сколь они храбры8.

1742 год.

Где-то в начале этого года9 он вступил на территорию Дагестана. Здесь он обнаружил народ совершенно иной и непохожий на индийцев, которых он совсем недавно покорил. Вместо того, чтобы идти через открытые и плодородные земли, ему пришлось взбираться по горам – во многих местах труднодоступных и служивших естественным защитным барьером для тех долин, где он мог найти себе провизию. Они защищались крепкими и отважными людьми, чья любовь к свободе на протяжении веков сделала их непобедимыми. Если бы Надиру даже удалось проникнуть сквозь ущелья, его враги все еще могли бы укрываться в горах и сделать все его попытки подчинить их тщетными.

Однако страх пред его оружием побудил некоторых лезгин в южных регионах подчиниться. Часть из них он перевез в значительном количестве в Хорасан, дабы населить эту провинцию и предотвратить их будущие попытки вторжения в персидские пределы. Сделано это было только для того, чтобы досадить остальным лезгинам. Оставив одного из своих командиров с войском в восемь тысяч человек у прохода в горное ущелье, Надир двинулся вперёд в погоне за каракайтагскими10 (Caracaita) лезгинами. Последние, отступив, втянули его вглубь своей страны и предупредили жителей гор. Объединив несколько значительных войск из своих сил, они спустились ночью и привели армию Надира в полное смятение. Они даже напали на шахский шатер и забрали с собой часть сокровищ Надира и несколько его женщин.

(С. 225) Между тем, персидский генерал, оставшийся с восемью тысячами человек для обеспечения безопасности путей к Ширвану, также подвергся яростному нападению. Лезгины застали эту группу войск врасплох11, и, имея в своем преимуществе леса и положение на возвышенности, учинили расправу, прежде чем те смогли им противостоять.

После множества безуспешных попыток Надир понял, что его армия находится в бедственном положении из-за нехватки провизии. Ширван был истощен до крайней степени и не имел возможности обеспечить его всем необходимым, а проход для караванов был закрыт. Поэтому он направился в Дербент (Derbend), жители которого вскоре почувствовали на себе роковые последствия такого соседства. Здесь Надир посчитал целесообразным использование кораблей, с помощью которых мог бы получать запасы продовольствия с южного побережья Каспийского моря. Данное обстоятельство напоминает одно событие этого года12, касающееся поступка Джона Элтона, английского торгового агента, чье недобросовестное участие столь серьезно встревожило российский двор и поставило конец нашей каспийской торговле; но об этом уже и так много всего сказано13.

Могущественный завоеватель был теперь так подавлен, что остатки его жалких сил, сведенные до двадцати тысяч человек, уже бы давно дезертировали или погибли с голоду, если бы их не снабжали русские. Я бы никогда не смог и представить, что Надира увлекала даже малейшая мысль о вторжении в российские владения, но на это было достаточно оснований для опасений, учитывая, что он уже попытался покорить лезгин. Посему русскими были разосланы приказы о том, чтобы никакая провизия не передавалась в качестве товаров персидской армии. Однако астраханские торговцы, в погоне за прибылью, не смогли устоять перед искушением, как я уже об этом упоминал14. Дербент находился (С. 226) в столь бедственном положении, что большая часть его жителей, просто померла с голоду.

Продолжительное пребывание персидской армии на российских границах породило у Санкт-Петербурга опасения, что Надир собирается притязать на Кизляр, так как город строился на персидских землях15. Шах и правда сильно оскорбился поведением одного русского чиновника по отношению к своим войскам, которые подошли слишком близко к этому укреплению. Но по данному делу императорский двор предоставил ему сатисфакцию16. При дворе в Петербурге были настолько встревожены приближением шахских войск, что был отдан приказ создать крупные военные склады в Астрахани. Сам город также находился на военном положении, и отряду численностью в двадцать тысяч человек под командованием генерала Тараканова17 было приказано выступить в сторону Кизляра.

Лезгины изъявили желание встать под защиту России после первого вторжения Надира в их страну. Империя, безусловно, была заинтересована в поддержке независимости тех храбрых горцев, которые формируют столь надежный барьер против персов. Приход русских войск расстроил планы Надира, так что он был вынужден бросить это предприятие, превосходящее его как по силам, так и по средствам.

Как только русский генерал прибыл в окрестности Дагестана, лезгины обратились с ходатайством к нему. Из опасений, что Надир и дальше будет пытаться одолеть их, они написали этому генералу следующее:

«Достопочтенный генерал и главнокомандующий! Наша скромная просьба состоит в следующем: все жители Дагестана были проинформированы о том, что вы прибыли к границам Кизляра с императорской армией и что вы намерены защищать подданных ее императорского величества в Эндирее (Andrewska), Костеке (Koslkoff) и Аксае (Baxan), а также всех глав и правителей земель, граничащих (С. 227) с владениями ее императорского величества. После долгих ожиданий вашего прибытия мы отправили своих представителей от имени всего нашего народа в надежде, что ее императорское величество могло бы принять нас под свою защиту и позволить нам быть ее подданными. Мы полны решимости удерживать золотую оправу ее имперской мантии18, и, несмотря на все те беды, что могут угрожать нам, мы не станем искать никакой другой защиты и не признаем никакого другого суверена, кроме Бога и ее императорского величества.

За сим мы клянемся в верности ее императорскому величеству, смиренно просим защитить нас от наших врагов, и, с присущим ей благородством, дать ответ на нашу просьбу. Чтобы ее величество могло знать, в каком количестве состоят наши войска, высылаем вам следующий список19:

Эти люди, известные миру, а особенно персам, своей храбростью и непрестанной любовью к свободе, сразились с завоевателем Индии, самым могущественным из всех монархов Востока. Надир понял, хотя и слишком поздно, что совершил крайне опрометчивый (С. 228) шаг; но отступать, не ослабив свои интересы в Персии и не потеряв репутацию в целом, было уже нельзя. Более того, он понимал, что эти самые лезгины, вдохновившись его отступлением, нападут на приграничные земли и станут обращаться с персами в этих регионах как с покоренными людьми, пока он не привлечет более многочисленные силы для защиты Ширвана. Тем не менее, из двух зол самым большим была трата времени и войск в Дагестане, когда он мог бы использовать их с пользой в других важных замыслах.

Посему мы считаем, что Надир втайне чувствует отвращение к российскому двору. Однако после возвращения в Персию он послал за резидентом25 ее императорского величества, который присутствовал в армии, и заявил ему, что «был удивлен слухами о том, что он якобы намеревался вторгнуться в русские владения; с ним и правда обошлись без должного уважения, когда Россия не прислала послов поздравить его с восшествием на престол Персии; но, как он понял, в Петербурге на тот момент происходили большие перемены26, и он простил эту формальность»; в то же время, он хотел, чтобы резидент послал дипломатического курьера к своему двору, дабы сообщить императрице, «что он полностью настроен поддерживать мир и взаимопонимание, существовавшее между двумя империями».

На этом описание дагестанского похода Надира завершается, но в последующих главах можно встретить несколько пассажей, которые представляют научный интерес.

Глава XXX, с. 235 – 236.

Турки были в состоянии оказать поддержку лезгинам в войне против Персии, и замешательство, в котором оказался Надир в Дагестане, как раз предоставило им благоприятную возможность для этого. Тем не менее, на их радость, войска шаха встретили достойный отпор, и данное обстоятельство могло бы дать им время на сбор войск и ресурсов для их содержания.

1743 год.

В феврале этого года Надир забросил свои планы по поводу Дагестана. Покинув Дербент, он двинулся в Муганскую равнину не без опасений, что турки могли бы вторгнуться в его владения прежде, чем он успеет встать во главе своих войск.

Глава XXX, с. 238.

Отпор, встреченный Надир-шахом в Дагестане, в некоторой степени подорвал его репутацию. Богатая добыча, приобретенная его воинами в Индии, по всей видимости, отбила у них желание воевать.

Глава XXXI, с. 241–242.

Пока события происходили на юге, турки посчитали, что имеется хорошая возможность для попытки разжечь восстание на севере. Наиболее подходящим инструментом для этого служили лезгины: их неприязнь к персам могла бы пойти на руку. Турки понимали, что правление Надира уже приобрело одиозный характер, и что, возможно, любой претендент, которого они попытаются выдать за члена королевской семьи Сефеви, поможет им устроить диверсию. Для этой цели они наняли некоего перса по имени Сам-мирза (Saun)27, который притворился младшим сыном шаха Хусейна. Турки также распространили слух, будто Сефи-мирза, старший сын, был еще жив и находился под их покровительством. Сам-мирза28 явился в Персию несколькими годами ранее под видом дервиша, рассказывая всем, что это одеяние служит целью скрыть его истинное происхождение: когда-то Ибрахим-хан, брат Надира, увез его, и, из чувства презрения, отрубил ему кончик носа, а затем отпустил. Этого человека с тех пор звали Бини бориде (Binnie Buride) или Отрезанный нос. Жители Шемахи приняли его с большим уважением, и вскоре он собрал армию в количестве шестнадцати тысяч человек, из которых большую часть составляли лезгины.

Отважные горцы совершали налеты на окрестности Дербента с того момента, как Надир покинул город, и держали гарнизон в постоянном напряжении. Однажды, используя темное время суток как преимущество, они заложили в разрушенные части стен порох и подожгли его. Однако им не удалось захватить это место, и уловку с порохом пришлось повторять еще несколько раз. Часто они появлялись в значительном количестве, в ночи, и обрушивали град стрел на солдат, стерегущих стены, что сразу же меняло ситуацию – персы оказывались в замешательстве и не могли вести прицельный огонь из артиллерии. Все искусство убеждения и силы были брошены на то, чтобы заставить этих татар покориться.

Гарнизон совершал неоднократные (С. 242) вылазки и вступал в стычки с ними; обе стороны проявляли жестокость, выходящую за рамки законов войны29. Тем, кто сдавался без боя и давал клятву не выступать с оружием против шаха, сохраняли жизнь. Среди лезгин также ходил персидский указ, который гласил, что любой, кто станет торговать с персами, будет освобожден от всех налогов и пожалован документами, обеспечивающими ему личную безопасность. Но это не оказало практически никакого эффекта.

Постоянные стычки держали Дербент в том же бедственном положении, что и когда Надир покинул его. Мужчины старше шестнадцати лет были обязаны носить оружие, а молодых девушек старше четырнадцати выдавали замуж за новобранцев по произволу командующего30; в то же время нехватка провизии вызвала множество смертей от голода.

1744 год.

В начале этого года Сам вошел в Ширван во главе войска, по большей части состоящего из лезгин. Они занимались грабежом, и Надир послал войско из двух тысяч человек с целью остановить их, но оно было разгромлено. Под страхом потерять провинцию, Надир послал своего сына Насруллу-мирзу31 (Nesr Ali Myrza) во главе двадцати пяти тысячного войска. Лезгины и многие из жителей провинции стойко сопротивлялись, но после крупных потерь они были повержены у слияния рек Куры (Kura) и Аракса (Aras), где когда-то Надир был избран шахиншахом32. На этом же самом месте был воздвигнут монумент боли и страданиям человеческим: Надир приказал сложить пирамиду из человеческих голов33 в знак своей победы и дабы внушить страх остальным жителям и пресечь их дальнейшие попытки к восстанию34.

Саму удалось сбежать с войском всего в 70 человек, но вскоре он был схвачен. Шах приказал своему сыну вытащить глаз одного из мятежников, а затем отослать к турецкому двору со следующим посланием: отнять жизнь у такого жалкого существа было бы ниже достоинства Надира (С. 243), хоть нам и известно, что великий господин поддержал затею выдать Сама за потомка семьи Сефеви (Seffi)35.

Следствием этого восстания стала гибель почти всей провинции Ширван. …

Глава XXXII, с. 249–250.

Лезгины, не забыв о своем поражении в Ширване в начале прошлого года,36 страстно желали стоптать в пыль заносчивого врага. Посему они послали двух представителей в Константинополь с предложением помочь туркам войском взамен на определенную сумму денег. В то же время они поведали, как храбро сражались за свою свободу с узурпатором Надиром, и что и дальше намерены непреклонно стоять на защите своих земель. Веками лезгины не покидали гор ради службы чужим правителям; также не часто заходили они дальше территорий Ширвана и Грузии в своих битвах. Однако нынешние обстоятельства вынудили их выдвинуть такое предложение и поступить на службу к туркам – как то делали швейцарцы во Франции. Порта приняла послов с большим уважением и дала им обещания. Но мы не находим, что они были столь удовлетворительны для того, чтобы лезгины предоставили подкрепление для Османской армии; и правда, что великий господин с трудом мог собрать деньги для оплаты своих же войск.

Мы знаем, что Джонас Хенвей не был очевидцем событий, происходивших в Дагестане во время вторжения Надир-шаха. Историческую часть своего труда – тома III и IV, по мнению исследователей его творчества, он писал на основе работ Иудаса Тадеуша Крусински (1675–1756), Луи Андре де ла Мами де Кларака (1690–1752) и Джеймса Фрейзера (1713–1754). Но в отношении событий 1741–43 гг. они не могли служить источниками информации для Хенвея. Иудас Крусински завершает свое повествование 1731 г. [8], де ла Мами де Кларак [9] и Джеймс Фрейзер [10] – 1739 г. Разве что он мог позаимствовать сведения у Жоана Оттера [11] (1707–1749), что отмечает автор известнейшей работы по истории правления Надир-шаха Лоуренс Локкарт [1, p. 311; 2]. Но сопоставление их текстов, относящихся к описанию дагестанской кампании персидского шаха, показывает отсутствие связи. Т.е., если для изложения истории Ирана с 1722 года вплоть до конца 30-х гг. он пользовался историями Персии, написанными предшественниками, и это очевидно, то относительно событий начала 40-х гг. мы этого сказать не можем.

По всей видимости, Хенвей полагал, что у него самого более надежные источники информации и более обширные сведения. Основания для этого у него были, поскольку он мог общаться с очевидцами событий, в числе которых коллега по британской Русской компании Джон Элтон и иезуитский миссионер Луи Базен, о чем Хенвей указывает. С первым Хенвей провел много времени, а со вторым виделся лично в Реште в феврале 1744 г., и снова в Лахиджане в августе. В последнем случае Базен оказал Хенвею медицинскую помощь.

Луи Базен родился в Авранше (Нормандия, Франция) в 1712 г. В январе 1731 г. он стал послушником, а четыре года спустя, завершив богословские образование и получив некоторые знания в области медицины, он отбыл в Персию. С 1741 г., после того как Базен оказался в Дербенте, когда в город входили войска Надира, он с пристальным вниманием следил за деятельностью шаха. В декабре 1746 г. он был назначен главным врачом Надира и оставался с ним вплоть до его убийства. В феврале 1751 г. Базен был в персидском Бандар-Аббасе, ожидая корабль, который доставил бы его во Францию. В 1767 г. он отправился в Китай, где умер весной 1774 г.

2 февраля 1751 г. Базен, находясь в Бандар-Аббасе, написал отцу Рожеру (Pere Roger), генеральному управляющему иезуитской Миссией в Леванте, два письма. Оба послания посвящены личности Надир-шаха. В первом из них Базен довольно кратко описал карьеру Надира до начала дагестанской кампании в 1741 г. С этого момента его повествование становится более подробным, и, включает в себя события до 1744 г. Во втором послании повествование продолжено, и, учитывая особое положение Базена при дворе в течение последних шести месяцев жизни Надира, оно представляет большой интерес и ценность для понимания истории правления шаха и Персии этого периода [1, p. 310‒311].

Оба письма Луи Базена были опубликованы в одном томе «Lettres édifiantes et curieuses» («Поучительные и любопытные письма») в 1780 г. Интересующая нас информация о событиях 1741‒43 гг. в Дагестане содержится в первом письме [12, p. 288‒289], перевод части которого с французского языка приводится ниже.

Перевод

…

(с. 288) В 1741 году я был в Дербенте, древнем городе, расположенном на берегу Каспийского моря, когда туда прибыл Надир-шах, уже овеянный славой и нагруженный всеми богатствами из Индии; именно там я и увидел его впервые. Тогда его войско, значительно увеличившее свою численность в многочисленных военных экспедициях, насчитывало 150 000 человек. (С. 289) В ее состав входили индийцы, татары, узбеки и афганцы; персов было мало: он знал, что народы, преданные своему властителю всем своим естеством, следуют за узурпатором нехотя и лишь до случая; у них уже был пример самого Надир-шаха.

В то время он решил напасть на лезгин, разобщенно живших в горах, что мешало их подчинению. Сделав из Дербента свой плацдарм и создав великолепное многонациональное и объединенное под его знаменами войско, он сеял повсюду ужас. Перепуганные горцы решили вначале покориться. Однако, видя, что после их подчинения завоеватели начали отправлять всех в Хорасан, причем грабя имущество и безжалостно уничтожая и подвергая пыткам при первом подозрении их семьи, что сами они теряли последние силы на тяжелых работах, к которым их привлекали завоеватели, отчаяние охватило горцев. Народ, который сам привык грабить и разбойничать, народ-солдат, умеющий ловко обращаться с огнестрельным оружием, решил начать войну. Они подняли на самые неприступные и высокие скалы своих жен, (стр. 290) детей, имущество и оттуда предпринимали набеги, устраивали засады, нападали на конвои. А однажды ночью даже осмелились напасть на расположение самого властителя. Не ожидая подобного отчаянного шага со стороны горцев, он был вынужден беспорядочно отступить со своим войском, а горцы неплохо поживились трофеями.

После этого поражения Надир-шах вернулся в Дербент для осмотра своего войска. Взбешенный отпором, который ему оказали горцы, он пошел на жесточайшие меры, казнив многих своих офицеров и солдат.

Затем он попытался атаковать разбойников в наиболее уязвимых местах, но это не принесло ему особого успеха, поскольку и здесь он потерял многих своих людей и лошадей, не нанеся противнику ни малейшего вреда. Разбойники были очень мобильны и утомляли его армию постоянными вылазками. Чтобы их остановить, он приказал построить на их пути укрепление, которое он назвал Караскон (Carascon), то есть крах Персии. Однако горцы не сдавались, и, вопреки гордыни, он вынужден был предложить им заключить перемирие, на которое те согласились.

(С. 291) Его брат Ибрахим-хан был убит в местности Шакила37 (Chakila). Желая отомстить за смерть брата, он тотчас двинулся в горы, которые оказались неприступными. Тогда он разграбил равнину и сжег все села. Там он оставался со своим войском в течение целого года, неся опустошение, последствия от которого чувствовались больше столетия. Устав от походов и бесполезных сражений, он остановился лагерем в Барде.

Во время этой кампании он совершил настолько жестокое действие, которого одного хватило бы, чтобы назвать его разрушителем потомства. Он подвергся чрезвычайному риску во время атаки в одном из ущелий. Пули со всех сторон свистели вокруг него. Один из офицеров подбежал к нему, чтобы заслонить его от пуль со стороны, где риск был наиболее значительным. Вернувшись в шатер, Надир-шах38 велел позвать офицера. Офицер прибыл в надежде на награду за свой поступок.

‒ Почему, говорит ему повелитель, вы стали передо мной?

‒ Чтобы спасти Вашу жизнь, отдав свою, ‒ ответил офицер.

‒ Ах, так! Ты считаешь меня трусом? ‒ говорит ему раздраженный монарх, задушите его. (С. 292) Это было тотчас исполнено, а благородство наказано как трусость и предательство.

Перейдя Куру, большую реку, мы пересекли пустыню, которая привела нас в Гянджу. Мы обошли этот город слева и прибыли к подножию гор, которые армяне называют Сегнах39. Шах провел свое громадное войско через все ущелья этих высоких и страшных гор, чтобы последовать дальше к озеру Гёкче40, что означает «голубая река», и где было много сочных пастбищ. Он намеревался провести там несколько месяцев, чтобы привести в порядок свою кавалерию. Дорога была тяжелой, но зато более короткой. Для гарантии своей безопасности Надир-шах прихватил нескольких горских предводителей, которые служили ему заложниками. У нас ушло десять дней, чтобы преодолеть эти ущелья. Несмотря на то, что дело было в июне месяце, нас преследовали обильные снегопады и холодные дожди. На некоторых глубоких реках мы возводили небольшие, наспех построенные, мосты, по которым вся армия следовала в таком беспорядке, что большое количество солдат в суматохе сталкивалось в реку напиравшей сзади толпой других солдат.

(С. 293) Наконец, мы добрались до Гёкче в начале июля 1743 года, где пробыли четыре месяца. И здесь, будучи во главе стотысячного войска, Надир-шах женит своего внука Шахрух-мирзу (Charok Mirka) и своих сыновей Назаруллу-мирзу (Nazarolla Mirza) и Кули-мирзу (Kouli Mirza). Подготовка к свадьбе проходила в Исфахане. По приказу Надир-шаха все танцоры и музыканты, находившиеся в столице, прибыли в его лагерь. Он приказал принести побольше сала и масла для освещения, но их не оказалось, так как были уже проданы армейским маркитантам, а он сам от этого хорошо поживился. Это лишь мельчайшая часть его многочисленных злодеяний и поборов в армии. Он говорил, что в своем царстве хочет довести количество горшков до одного на пять семей, то есть сделать их настолько бедными, что они будут вынуждены по очереди одалживать горшок друг у друга. В дальнейшем он сдержит это слово. …

Мы имеем перед собой два нарратива –источника информации – о событиях 1741‒43 гг. в Дагестане. В первом случае автор не являлся свидетелем событий. Джонас Хенвей описывает то, что произошло за 1‒3 года до того, как он прибыл в Дагестан и Персию. Если для изложения истории Ирана с 1722 г. вплоть до конца 30-х гг. он пользовался трудами историков, то описание последующих событий, по крайней мере, в части дагестанского похода Надира, это его собственные исследования. Информацию он получил у европейцев, находившихся в Иране в это время, о чем Хенвей указывает, а также, видимо, у подданных шаха. Кроме того, он мог получить сведения от русских и европейцев, находившихся на русской службе. Об этом свидетельствует подробное изложение мер по противодействию возможному вторжению Надира в пределы Российской империи, а также письмо дагестанцев кизлярскому коменданту, которое он приводит в своем труде. Очевидно, что у Хенвея была копия, поскольку он цитирует его целиком.

Очень интересна таблица численности войск, которую «лезгины» могли выставить. В ней отсутствуют сведения по многим союзам общин центрального и южного Дагестана, а также по владениям Табасарана, шамхальству и ханству Гази-Гумук. Возможно то, что владетели Табасарана, хан Гази-Гумука и шамхал Тарковский не захотели обращаться к русским или не могли этого сделать, поскольку шамхал был, хоть и вынужденным, но союзником Надира, а хан находился в стане шаха де-факто как аманат, т.е. заложник, де-юре – как шахский наместник Гази-Кумука. Соответственно напрашивается вывод, что список отражает число воинов политических единиц, которые продолжали сопротивление, не вступив в мирный договор с шахом, и, вероятно, заключивших между собой союз в борьбе против Надира.

Обращает на себя внимание высокая оценка автора боевых качеств «лезгин», т.е. дагестанцев, их свободолюбие. Поскольку сам Хенвей не мог этого оценить, то он пользовался сложившимися впечатлениями персов, русских, европейцев, находившихся в регионе, со всеми из которых продолжительное время общался. И, видимо, это было общим мнением. Эпитеты синонимичные «храбрости» встречаются в его труде очень редко и стали практически исключительными в отношении дагестанцев. Базен, также отмечая боевые качества дагестанцев, называет их «разбойниками», привыкшими «грабить и убивать». Позиция понятна, учитывая, что француз, будучи в стане шахских войск, сам подвергался опасности со стороны дагестанцев во время боевых столкновений.

В текстах Хенвея и Базена много общих сюжетов: изъявление покорности жителями части Дагестана и переселение их в Хорасан; нападение горцев на стан Надира; упоминание мести шаха за своего брата; о выборе Надиром Дербента как места собственной дислокации. Некоторые тезисы, хоть изложены в различных вариациях, но сходны в смысловом отношении и подчинены одной логике. Это относится к трудностям боевых действий в горах, тактике и стратегии ведения войны, как персов, так и горцев. При этом текст Хенвея заметно более насыщен фактами и рассматривает дагестанскую компанию Надира шире. Он упоминает про нехватку провизии в армии Надира и попытки ее доставки морем, анализирует взаимоотношения русских и персов.

Есть один вопрос, где оценки авторов существенно расходятся. Хенвей, пишет, что к пределам Дагестана подошло войско Надир-шаха в количестве 35 тыс. человек. Это самое низкое число, зафиксированное в источниках и литературе. В большинстве из них указывается численность армии в более чем сто тысяч. Луи Базен оперирует цифрой в 150 тыс., причем указана она в контексте того, что он наблюдал войско лично.

Письма Базена изобилуют описаниями жестокостей Надир-шаха. Трудно понять, действительно ли присутствовал он во время этих действий. Можно было бы предположить, что история Базена во многом вдохновлена представлениями западной мысли о свойственной восточным народам жестокости и привычности для них насилия, если бы в случае с Надир-шахом не было множества свидетельств, подтверждающих описания иезуитского монаха.

Несмотря на то, что Луи Базен был очевидцем событий, есть некоторые обстоятельства, которые могут позволить критиковать его сведения. Его письма были опубликованы в «Lettres édifiantes et curieuses», т.е. «Поучительных и любопытных письмах» – многотомном собрании сообщений иезуитских миссий. В них встречаются сообщения, которые вызывают сомнение в правдивости. Кроме того направленность их не научная, а в сообщениях ценился аспект христианской проповеди, назидательности текста, наряду с красотой слога. Между тем текст о дагестанском походе выдерживает критику, проверяется другими источниками и вписывается в логику исторических событий.

Таким образом, мы можем констатировать, что устные сведения Базена легли в основу текста Хенвея посвященного походу Надир-шаха в Дагестан в 1741‒43 гг. При этом англичанин не довольствовался исключительно информацией полученной от иезуита. Хенвей привлек сообщения Джона Элтона, капитана Вудруфа, Джона Кука41, сведения лиц, находившихся на службе Петербурга и официальные русские документы, а также, возможно, рассказы персидских подданных. К числу последних, например, можно отнести упомянутую персидскую пословицу о крайней нежелательности войн с дагестанцами.

Махач Абдулаевич Мусаев

Автор, ответственный за переписку.
Email: mahachmus@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0003-4757-5525

Россия, 367030, Россия, Махачкала, ул. М. Ярагского, 75

директор ИИАЭ ДНЦ РАН, кандидат исторических наук

Ибрагим Магомедович Абакаров

Email: mahachmus@yandex.ru

Россия

кандидат филологических наук,

заведующий кафедрой французского языка

Просмотры

Аннотация - 1026

PDF (Russian) - 499